Был ли он готов? Наверное. Есть вещи, к которым нельзя быть готовым. Любовь и смерть… Да и черт с ним совсем.
Свен вытащил из машины две сумки, надеясь, что кошка не завопит, но кошка вела себя тихо. Зарегистрировался и пошел в номер.
Второй этаж, балкон, окна. Затхлый запах места, в котором долго никто не жил. Свен открыл сумку, выпустил кошку, достал лоток, насыпал еду. Кошка пошла есть. Война войной, а обед по расписанию, сказал ей Свен и ушел в душ.
Как бы ни прошла встреча, он должен быть к ней готов.
9
Я проходил мимо дома горшечника -
Он молил, чтобы солнце светило всегда.
Когда я достиг шалаша земледельца,
Я услышал, что он призывает дождь.
Рыбаки молили бога о ветре,
А москиты просили затишья.
И наши друзья, и наши враги
Просят бога послать им удачу, -
Чью же молитву слышит бог?
8
В восемь вечера он сидел в кресле и ждал. Впрочем, Лисбет могла передумать. С ней могло что-то случиться. Она могла встретить кого-нибудь другого. Кто для нее этот турок, Гокхан? Друг по переписке? Никто. Зачем с ним встречаться?
В дверь постучали.
Живот скрутился в тугой комок, сердце заколотилось, адреналин, мать его.
Голос Лисбет сказал:
- Гокхан, это я.
Свен открыл дверь и увидел, как заготовленная улыбка сползает с лица Лисбет.
- Ты?
- Да, я. Прости, я не придумал лучшего способа поговорить с тобой. Проходи.
Лисбет вошла в комнату. Кошка зашипела, запрыгнула на шкаф и стала наблюдать сверху.
- Я думала… Гокхан… Впрочем, ты знаешь. – Лисбет очень быстро справилась с растерянностью.
- Турок мне удался, - ответил Свен. - Восточная слащавость и медоточивость… да, удался.
- Зачем? Мне казалось, все было понятно в прошлом марте.
- Лисбет… Понимаешь, Лисбет…
Хрупкая зеленоглазая женщина стояла и смотрела на него. Все заготовленные фразы, все, о чем он размышлял, пока ехал, вылетело из головы. На него нахлынуло то, о чем он думал, что чувствовал, стоя ночью на набережной Гвадалквивира, захватило, понесло, и неожиданно для себя он сказал:
- Зачем? Я люблю тебя.
Глаза Лисбет расширились, засияли изумрудами - оттенок, который есть только у облученных камней, вдруг подумал Свен, пронзительно зеленый, сверкающий, такой, какого не бывает в на свете, - и он не устоял. Наклонился к Лисбет и поцеловал. Она не сопротивлялась, она отдалась ему в этом поцелуе: мягкие губы, податливые, нежные, похотливые, обволакивающие, затягивающие, засасывающие. Он чувствовал себя окутанным ею, будто в материнской утробе, в блаженстве, спокойствии и неведении, он растворялся в Лисбет, сливался с ней в одно целое, исчезал…
И вдруг краем глаза увидел кошку, которая спрыгнула со шкафа и смотрела на него. Ее глаза не были похожи на изумруды. Они были обычного цвета кошачьих глаз - немного болотной зелени, немного янтаря – но этот взгляд удержал его. Неожиданно Свен вспомнил, что любит эту кошку. Любит ее котят, которые играли в траве лунными ночами. Любит лунные ночи. Росу, ветер и запах зелени после дождя. Утреннее солнце, отражающееся в каплях. Своего двухлетнего сына, ковыляющего по мокрой траве. Только что родившегося сына, смотрящего на него так, что в этом взгляде был весь мир, и вся любовь, и вся смерть. Он еще помнил. Вспомнил любовь к сыну, охватившую его тогда, полностью, до слез. Свою жену - измученную, мокрую, безобразную – любимую и счастливую.
Почувствовал, что Лисбет отпускает его.
Кошка смотрела. И снова, оттолкнувшись от ее взгляда, Свен начал вспоминать. Люди на улицах. Он любил их всех. Старых, молодых, красивых, бездомных, уродливых, вонючих, модных, напыщенных, богатых. Это неважно. Все они были люди, все они любили, все они жили и умирали. За одно это Свен любил их. Бабушка. Лето, солнце и бабушка. Запах первой спелой клубники. Бабушка собрала ее, клубника стоит в миске на столе. Лучи света сквозь занавески, пылинки, танцующие в солнечном луче. Мама. Молодая, красивая, с беспомощным взглядом. От любви к ней у Свена заболело сердце.