Свену было все равно. Он собрал вещи, взял кошку в сумку и переехал в другой отель.
Потом выяснилось, что он портит имидж и этой гостиницы, его попросили съехать и оттуда. Он переезжал несколько раз, пока не оказался в полуразвалившемся хостеле, основными постояльцами которого были арабы, - но даже они старались обходить Свена стороной.
Номер на первом этаже, чтобы кошка могла выходить - стены с облезшей штукатуркой, ковролин семидесятых годов, пахнущий плесенью и блевотиной, отвалившийся кафель в душе, проглядывает бетонная стена в рытвинах и ухабах, матрас с подозрительными пятнами, но окно открывается - и отлично.
Кошка оставалась с ним. Будила, наблюдала, близко не подходила. Единственное, ради чего Свен поднимался с кровати, - покормить кошку и покормить себя. Он оброс еще больше: поросль на подбородке стала длиннее, как и пакля на голове, мыть которую не было ни сил, ни желания, равно как стирать и менять одежду.
От Свена пахло.
Но ему было все равно.
Его никто не беспокоил. Он лежал и смотрел в потолок. Хотел увидеть там слонов и жирафов, гуляющих по африканской саванне, носорогов и бегемотов, но видел лишь паутину трещин, разбегавшихся по потолку, мелких и глубоких, как морщины на старом лице - гусиные лапки, борозды, прорытые временем и горем, расходящиеся и сходящиеся трещины, радиально, из центра к краям, проект великого паучьего архитектора - в углу притаилась муха, сейчас он доберется до нее. Паука нет, нет и мухи, лишь пятно черной плесени на потолке.
Время сливалось в один бесконечный день и одну бесконечную ночь, а Свен все лежал и смотрел на потолок, где отражался свет фар проезжающих машин, нарастающий звук, гул мотора, свет, косой струёй идущий из окна, проскальзывают тени деревьев, шум стихает, и снова в свете уличного фонаря Свен смотрит на трещины, на сливающиеся в углах черные пятна, покрытые плесенью, в бездну и тьму, куда не стоит заглядывать, нет, не стоит, где тьма поглотила муху, которой никогда не было, до которой так и не добрался потолочный паук.
Иногда, когда Свен мог думать, он думал, что у него рак. Кто-то поселился в животе и медленно вгрызается клешнями в кишки, раздирает их, отрывает по кусочку и постепенно пережевывает - еще живые и кровоточащие. После того, как он закидывал в себя еду, становилось лучше. Ему было все равно, что есть. Было все равно и раньше, а сейчас… любая дрянь, только бы усмирить ненадолго того, кто сидит в животе и разрывает ему внутренности.
Лицо стало серым, глаза ввалились, щеки запали, и, сколько он ни ел, худел еще больше и думал, что скоро умрет. Сколько ему осталось? Месяц? Два?
Идти к врачу он не хотел. Врачи начнут мучить его химиотерапией, облучением, таблетками. Операция… потеря сознания, но это безразлично, он и сейчас не совсем в сознании. Какая разница, когда он умрет? Сейчас или потом? Никакие дела в этой жизни его не беспокоили, сын давно вырос, мать умерла, завещание написано десять лет назад, и с тех пор он не изменил своего решения, вот только кошка…
Кошку надо пристроить. Пока она поддерживала его связь с жизнью, и он был ей благодарен. За это и за то, что тогда, с Лисбет, она спасла его. Но об этом он старался тоже не думать. Как только он вспоминал о Лисбет, мысли останавливались, а в животе начинало рвать клешнями с утроенной силой.
Этому, в животе, не нравилось, когда Свен думал о Лисбет.
И Свен не думал о ней.
5
Изредка Свен вырывался из этого оцепенения. Шел в кафе, в котором есть вай-фай, потому что в хостеле его не было, смотрел почту, ведь ему иногда писали. Писал Петер, интересующийся его здоровьем и самочувствием, а также тем, когда он наконец вернется в Швецию и пора ужее выпить по кружечке пива - никогда, Петер, никогда, я не вернусь в Швецию, но тебе об этом знать не обязательно - и не отвечал Петеру ничего. Писала Катарина, спрашивала, куда он пропал, скоро ли собирается вернуться. Соседи спрашивают, люди, которых он лечил, тоже интересуются. Всех к черту, мысленно отвечал ей Свен, я не хочу видеть никаких людей. Я хочу вернуться в номер, покормить кошку, лечь и ни о чем не думать. Смотреть в потолок. Вдруг там расцветут цветы и появится жираф. Или слон. Жизнь слона и жирафа на потолке в миллион раз интересней, чем люди, которые от него чего-то хотят.