— Зачем? — спросил он с тихим смехом. — Чтобы дать тебе возможность сказать то, что ты всегда говоришь?
— Только не начинай снова, — процедила она, затягиваясь очередным кудзаром, зажатым в зубах. — Это всё твой отец...
— Давай просто не будем об этом, — оборвал он её, протянув здоровую руку. — Мы задержимся здесь на несколько дней, потом пойдём дальше. — Он посмотрел на меня и кивнул в сторону двери. Я последовала за ним в сторону выхода.
— Мне нужно поговорить об этом с Рибальдом, — произнесла она нам вдогонку. — Именно он оплачивает все счета здесь.
Бэзил остановился и сжался, затем посмотрел на неё через плечо. — Так ты хочешь от меня денег?
Его мама языком слизнула с губ осыпавшийся с кудзу пепел. — Даже после того, как твоего отца арестовали, было сложно сводить концы с концами.
— Отлично, — сказал он и прошагал обратно. Он протянул ей несколько купюр из своего кармана. — Этого должно хватить. Позаботься о том, чтобы никто не узнал, что мы здесь.
Она сделала очередную затяжку, прищурившись, наблюдая за кольцами дыма. — У тебя неприятности?
Прежде чем ответить, он вытащил ещё одну купюру и выразительно помахал у неё перед глазами, и произнес: — Нет.
Она взяла купюру у него из рук: — Рада, что ты вернулся домой, сынок.
* * *
Бэзил провёл меня через лабиринт беспорядочно загромождённых комнат в другой конец дома. Сквозь заднюю дверь я увидела ещё несколько разваливающихся скульптур и грязь. Вокруг нас громоздились колченогие стулья, матрасные пружины, разбитые лампы и ещё много всякой всячины из прошлых времён. Одежда свисала из открытых ящиков высоких металлических шкафов. Я увидела как минимум три стиральные машины и около десятка древних разобранных компьютеров, сваленных в углу.
— Что они делают со всем этим хламом?
— По большей части ничего, — Он провёл пальцем по пыльной поверхности старого пианино, которое напомнило мне о фотографии времён второго класса, когда я потеряла большую часть своих зубов. — Мой папа мнит себя художником, но, по правде говоря, он просто барахольщик, а единственное, что он может создать, это проблемы.
— Ты знаешь, кажется, я могу представить тебя ребёнком, — пробормотала я с лёгкой улыбкой при мысли о милом кудрявом малыше, пробирающемся сквозь все эти завалы. — Могу поспорить, что ты мог создать все те вещи, которые не было возможности купить.
— Разумный дикарь, — ухмыльнулся он.
— Ты должен стать инженером, — ответила я ему.
Он бросил на меня сердитый взгляд. — Боже, ты что, совсем ничего не поняла?
Я отшатнулась, как будто его слова оттолкнули меня. — Ты о чём? Я просто имела в виду, что у тебя бы отлично получилось. Ты ведь гений. Генератор запахов, транспондер, велосипед-тележка, тот водяной насос.
— Почему ты до сих пор ничего не можешь понять? Я не такой как ты, — произнёс он, глядя на меня ледяным взглядом. — Но, видимо, с высоты твоего положения тебе сложно рассмотреть, что происходит внизу.
Я заморгала от удивления. — Что ты хочешь этим сказать?
Он топнул ногой. — Личностные классы, Виртуальные школы, стажировки, семейные связи, всё это часть огромной машины, созданной, чтобы закреплять существующее положение для кучки богачей, которые не позволят, чтобы такой, как я, пробил себе путь наверх. Я не могу стать инженером, как бы гениален я ни был, потому что мне никто никогда не поможет, а вот ты прошла уже половину пути просто благодаря тому в какой семье ты родилась!
Я попыталась вставить хоть слово, чтобы он знал, что впервые в жизни я начала осознавать, как несправедлив этот мир, но Бэзил продолжал вываливать на меня новые подробности.
— Когда Единый Мир поглотил весь рынок продовольствия, он занялся другими предприятиями и купил всех политиков, они убили все возможности пробиться к лучшей жизни для таких, как я. Лучшее, что я могу получить, это мелкую работу по починке неисправностей в системе, которой безразлично жив я или умер. Неудачник! В точности как мой отец.
— Ты не неудачник, — заспорила я, но разозлившись на его слова, добавила, — И не вываливай на меня свои обиды на систему. Я не создавала её, но я хотя бы...
— Ты получаешь все её преимущества! — перебил он. — О чём я только думал, когда связался с богатенькой!
— Почему ты орёшь на меня? — закричала я в отчет. — Я не заслужила этого.
— Тогда отправляйся домой! — проорал он.
Его слова ранили меня. — Ты ведь не имел в виду то, что сказал.
— Нет, именно это я и хотел сказать, — ответил он спокойно и четко.
Я изучала его лицо, пытаясь найти того парня, который вызывал у меня такую бурю эмоций, что я была согласна идти с ним хоть на край света, но он смотрел на меня ничего не выражающими чужими холодными глазами, как будто не узнавая меня.
— Бэзил, — я сделала шаг к нему, но он отвернулся, распахнул двери и протопал по разваливающейся лестнице на второй этаж. — Отлично, — прокричала я ему вслед, поняв, что не настолько хорошо изучила его до сих пор. — Раз ты так считаешь, мне, наверное, стоит вернуться назад!
— Отлично! — прокричал он сверху. — Вали!
Я стояла посреди лабиринта его дома, опираясь на костыли, натирающие мне подмышки, изо всех сил желая убежать отсюда, а не медленно ковылять. Я не могла поверить, что после всего, через что мы прошли, он так со мной обошёлся!
На одной ноге я допрыгала до дряхлого кресла, наполовину скрытого в тени, и в изнеможении рухнула на него. Набивка посыпалась из подушки, как кишки из открытой раны. Я устала. Я грязная. И мои ноги болят. В этот момент больше всего на свете я хотела принять ванну, выпить воды и сменить одежду. После этого, наверное, я смогла бы мыслить здраво.
Я слышала, как в другом конце дома мама Бэзила шаркает по комнатам и что-то бормочет. Моя мама, конечно, была эгоцентричной, с ней трудно иметь дело, но она, по крайней мере, заботилась обо мне. И не имело значение, как сильно я была зла на неё сейчас, я знала, что она любит меня. Мои родители внесут за меня выкуп, если меня отправят в тюрьму, и не заставят меня платить, если я останусь на пару ночей в нашем доме. И они никогда не будут говорить со мной так, как она говорила с Бэзилом. Я и подумать не могла, что родители могут так обращаться со своим ребёнком. Если бы сейчас я не была так зла на Бэзила, я бы пожалела его, но он не имел никаких причин вести себя со мной подобным образом, особенно после того, как я бросила всё, лишь бы быть рядом с ним.
Абсолютно очевидно, что я не могу остаться. Я уставилась на лестницу, думая, каким образом он смог заставить меня хотя бы на минуту поверить, что мы в безопасности. Ведь бабушка говорила мне, что Бэзил может оказаться не таким, каким я хочу его видеть. Мне нужно было слушать, когда была возможность.
Я увидела ещё одну дверь позади лестницы. Она была приоткрыта, и можно было рассмотреть раковину, ванну и старомодный побитый унитаз. Я подумала, что я смогла бы там помыться, «одолжить» какую-нибудь одежду из груды на полу и отправиться восвояси. При мысли о том, что всё пережитое было зря, мою грудь сдавило, но неожиданно от мысли о том, что мне нужно будет остаться здесь, с Бэзилом, мне стало ещё хуже. Так что я взяла себя в руки и начала рыться в ящиках среди футболок и юбок. Большая часть одежды была изношенной или не подходила по размеру, но, немного покопавшись, я отыскала вещи, которые могли бы подойти. Затем я прохромала в ванную, закрыла дверь и начала мыться.
Когда я мылась и переодевалась, открылась входная дверь и со стуком захлопнулась. Наверху раздавались шаги Бэзила, потом заскрипела лестница. Передняя дверь снова стукнула. Я услышала крики, как будто Бэзил и его мать ссорились, затем зашумел двигатель машины и кто-то уехал. В доме стало очень тихо.
И тут я поняла, что Бэзил не собирается возвращаться и извиняться, как я надеялась. Он уехал со своей матерью и оставил меня одну. Несмотря на мои показные заявления о том, чтобы уйти, внезапно моё шаткое положение стало казаться ещё более затруднительным. У меня не было денег, не было друзей, не было вообще никого, к кому бы я могла обратиться за помощью. И что хуже всего, мама Бэзила, эта ужасная, омерзительная женщина, вероятно, была права. Ничтожный маленький протест Динозавров и Аналогов, как и их последователей не разрушит гигантскую систему управления обществом. Бэзил тоже прав. Я просто хорошо обеспеченная дурочка, которая, наконец, поняла, что мир дерьмо, и думала, что может изменить его. Слёзы застилали мне глаза. Я была слишком измучена, чтобы сдерживать их.