— Бэзил, — я попыталась освободиться из его объятий. — Отпусти. Отпусти меня.
— Мне так жаль, — сказал он охрипшим от волнения голосом. — Я совсем не хотел сказать то, что сказал.
Я схватила его за плечи и оттолкнула, крича: — Ты должен уходить отсюда! Они знают, как мы выглядим.
Он сжал меня ещё крепче: — Я знаю, я всё видел на экране моей мамы.
Я перестала вырываться и позволила себе прижаться к нему. Я ненавидела то, как хорошо было в его объятиях, и когда, наконец, из глаз полились слёзы, я прорыдала, — Все предали меня!
Здоровой рукой он отстранил меня так, чтобы видеть моё лицо. — Это было подстроено. Они либо заплатили тем людям, либо заставили их сказать все эти вещи, либо вырвали их слова из контекста. Язя. Файо. Тот идиот с табличкой. Всё это неправда.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что они всегда так поступают. Они притворяются, что СМИ независимые, но это не так. Они манипулируют людьми. Перевирают слова и редактируют картинку так, как им выгодно. — Он приподнял моё лицо. — К тому же Язя никогда бы так не поступила с тобой. Она бы просто не смогла, и ты знаешь это.
Я пытаюсь восстановить прерывистое дыхание и перестать плакать. — Ты уверен?
— Абсолютно, — отвечает он.
— А как насчёт тебя? Как насчёт всех тех ужасных вещёй, которые ты говорил?
— Я ошибался, — произнёс он и прижал меня к себе. Поверх его плеча я увидела облако пыли, двигающееся вниз по дороге из города. — Я пошёл искать тебя, потому что, когда я перестал быть идиотом и вернулся, чтобы извиниться, тебя уже не было.
— Я видела тебя, когда ты сидел на дереве. — Облако пыли приближалось, и уже можно был слышен рёв двигателя.
— Я подумал, что разозлил тебя так сильно, что ты ушла. Но потом я увидел новости и понял, что должен найти тебя и убедиться, что ты в безопасности.
Я прижалась к нему ещё теснее. — Я тоже.
Облако пыли пронеслось по дороге мимо. Мы отвернулись, прикрыв глаза, а затем услышали, как машина заскользила на повороте. Мы посмотрели туда и увидели, как мама Бэзила тычет в нас пальцем через окно. Водитель начал разворачиваться. Грязь и камни летели из-под колёс.
— Нам нужно убираться отсюда! — прокричал Бэзил. Я побежала в сторону от реки, но он схватил меня за руку и потащил за машиной через дорогу.
— Что ты делаешь? — я изо всех сил старалась не отставать, пока он почти тащил меня вниз по реке и на другой берег в сторону футбольного поля. — Мы не можем идти туда!
— У нас нет другого выхода! — прокричал он.
Голубая машина развернулась, съехала с дороги и, подскакивая и прыгая на ухабах, неслась прямо на нас. Не доехав, она с громким шумом и треском съехала в канаву. Как раз когда мы подбегали к скоплению лачуг, из буксующей машины выбрались двое мужчин и бросились за нами вдогонку. Я оглянулась ещё раз и увидела, как мама Бэзила стоит возле машины со скрещёнными руками, ожидая пока нас поймают.
* * *
Быстро и осторожно мы пробираемся по лабиринту покосившихся лачуг, выхватывая обрывки жизней обитателей сквозь хлипкие стены и самодельные окна. Кто-то моется в ведре, спит, две женщины выясняют отношения, обнимающаяся парочка. Все люди тощие и измождённые. Когда, проходя мимо, мы задеваем кого-нибудь локтем, кто-то огрызается или бормочет ерунду, но большинство предпочитает не обращать на нас внимания. В свою очередь, сворачивая за очередной угол, мы пытаемся увеличить расстояние между нами и преследователями, пока внезапно не оказываемся на открытом пространстве: что-то вроде двора в центре беспорядочного нагромождения домов, на котором люди собрались отдельными группками. Некоторые сидят в одиночестве, уставившись в землю. Я увидела мужчину, набравшего горсть земли и засунувшего её в рот.
— Бэзил, — пыхтя, произношу я. — Я больше не могу идти. — Я не могу наступать на ногу.
Он кладёт мою руку себе через плечо, чтобы помочь мне.
— У тебя рука болит, — говорю я.
— С ней всё в порядке, — отвечает он. — Если мы переберёмся на другую сторону, я знаю, где мы можно укрыться.
Мы медленно движемся, держась края двора, готовые нырнуть обратно в лабиринт, если возникнет необходимость. Я ловлю обрывки разговоров, когда мы проходим мимо людей.
— Говорят, что она умерла от недоедания.
— ... нет, какой-то вид аллергической реакции.
— Он забирает их яйца.
— Вы знаете, что они убили её.
— ... говорят это ферма.
— А что с остальными?
— Они были глупцами, даже просто попытавшись.
И тут я замечаю знакомое женское лицо с пурпурными кончиками волос. Я пытаюсь вспомнить её. — Зара? — неуверенно спрашиваю я. Она поворачивается и, нахмурившись, смотрит на меня. — Хм, мм, привет. — Неловко бормочу я. Бэзил тянет меня дальше, но я отрицательно мотаю головой. — Мы встречались в реабилитационном центре, — объясняю я ей, видя, что она не узнаёт меня, но, надеясь, что всё-таки поможет.
— Когда это? — фыркая, спрашивает она.
— Совсем недавно, у доктора Деметер.
— Прости, говорит она. — Я не помню.
— Ничего страшного, — отвечаю я. — Как ты здесь оказалась?
Она пожимает плечами. — Если коротко, то я улизнула, когда однажды ночью началось светопреставление. Встретилась с этим землеедом. — Она пихает локтем парня рядом с ней, который нервно улыбается. — Он рассказал мне об этом месте, где никто нас не побеспокоит. Я решила, что лучше попытать шанс здесь, чем и дальше торчать у этого мерзкого докторишки. А ты? Как ты выбралась оттуда?
Пока я пытаюсь придумать правдоподобный ответ, во двор вбегает мужчина. Он смотрит на нас, тычет пальцем и кричит: — Попались! — и меня осеняет. — Это Гарви из клиники. С другой стороны выбегает ещё один. Он большой и уродливый, с татуировкой на лице. — Рибальд! — вопит Гарви. — Вот они!
Все поворачиваются посмотреть. Безил, не раздумывая, хватает меня и мчится прочь. На этот раз мы не сможем убежать от них, но Бэзил умный. Он огибает угол и ныряет в открытую дверь чьей-то лачуги. По счастью, дома никого. Мы прижимаемся к стене, затаив дыхание до тех пор, пока не слышим, что Рибальд и Гарви пробегают мимо. Бэзил выжидает, пока не затихнут их шаги, затем выглядывает, и мы двигаемся в противоположную сторону. Мы быстро пересекаем двор, проходим мимо Зары и остальных, на которых погоня, кажется, не произвела никакого впечатления. Бэзил просовывает голову внутрь каждой открытой двери, пока мы сами не запутываемся в лабиринте.
— Чего тебе нужно? — кричат люди. — Убирайся!
— Простите! — отвечает он.
В конце концов, мы находим пустой дом. Он больше остальных, гигантская голубая коробка, сделанная из гофрированного металла со словом MAERSK, написанным поблекшими белыми буквами на стене. Окна грубо вырезаны в металле и прикрыты хлипкой пластиковой плёнкой.
— Ты же говорил, что есть какое-то другое место, куда мы можем пойти, — говорю я.
— Мы туда не доберёмся.
— Но что случится, когда вернётся владелец? — протестую я, отходя от двери.
— Разберёмся, когда вернётся. А сейчас нам нужно где-нибудь спрятаться. — Мы заходим в коробку. Там нет почти ничего, кроме груды одеял в углу, пары импровизированных стульев и куч всякого хлама.
Я следую за ним, опираюсь о стену. Моя нога пульсирует, а сердце бешено стучит.
— Как твоя лодыжка? — спрашивает он.
— Я в порядке, — вру я, и он, вероятно, догадывается об этом, потому что здоровой рукой вытаскивает небольшую металлическую коробочку с забавной маленькой крышкой, с кнопками, с цифрами и надписями «Начать», «Разогревать» и «Попкорн». Через окошко видно, что она наполнена обувью. — Вот, — говорит он и осторожно поднимает мою ногу. — Обопрись. — Он усаживается рядом со мной.
На некоторое время мы замираем, прислушиваясь к шагам и звукам, доносящимся снаружи, но никто не приходит, и моё сердце потихоньку успокаивается. Наконец Бэзил нарушает тишину, произнося: — Эппл, прости меня, я просто взбесился дома у мамы.