Когда ребята закончили шестой класс, началась Отечественная война. Школьников эвакуировали в глубокий тыл. Вместе с сыном, проводив мужа в армию, уехала и тетушка Гаянэ. Горбушин просил ее не оставить своей заботой Никиту, обещал высылать деньги, но вскоре Ленинград оказался в окружении, и связь отца с сыном прервалась на годы.
Эта худенькая девчонка с острыми плечами и торчащими лопатками носила очки в тяжелой черной роговой оправе, казавшиеся большими и нелепыми, а к тому же еще пиликала на скрипке, что ребятам представлялось уж и вовсе ни к чему.
Шакир и Никита терпеть ее не могли. Не очень-то общительная, за ними она почему-то бегала всюду, как собачонка. Сколько можно? Им и двоим было интересно, никто третий не нужен, а эта вяжется и вяжется. Говорили ей, что играть с ней все равно не станут, но она будто не понимает русского языка. Тогда они решили проучить ее, но удобного случая для этого долго не представлялось.
В первую зиму в эвакуации ребят отправили в лес заготавливать для школы дрова. Они пилили, разделывали лесины на швырки, мерзли, недоедали: школьного пайка, да еще при тяжелой работе в лесу, на морозе, конечно же не хватало. Никита лихолетье терпел молча, а Шакир то с матерью схватывался ни за что ни про что, то в школе скулил и плевался. И вдруг однажды он подмигнул Никите:
— Мы что-нибудь придумаем!..
В руках у него появилась старая колода карт, неизвестно как к нему попавшая. Стал он предлагать ребятам сыграть в подкидного на пайку хлеба или сахара, в выигрыше обычно оказывался сам. Проигравший, случалось, ревел. Ларка пожалела одного такого проигравшегося, донесла на приятелей воспитательнице, а та была очень нервная — недавно получила похоронную на мужа. Она прямо в лесу подняла такой крик, что он слышен был на деревне. Потом прибежала к тетушке Гаянэ, все ей выложила.
Та быстро, устроила суд над ребятами. Посадила их рядом на лавку, от злости мешая татарские слова с русскими, начала отчитывать. Так, значит, за счет других хотят жить паразитами? Обыграли девять мальчишек, беда!
Конечно, Шакир не сидел молча. Он тоже кричал, доказывая матери, что когда они с Никитой проигрывали, а другие ребята выигрывали, так они не плакали, пет! Но мать слушать не стала, схватила его за шиворот, хлестнула по щеке, по другой, подтащила к двери и вышвырнула на снег. Никите по щекам не попало, по вылетел вслед за Шакиром и он.
Как же отомстить Ларке за предательство?.. Шакир поймал ее в коридоре школы, прижал к стене и пообещал: если посмеет еще раз подойти к ним близко, он сломает ей очки и скрипку. Она посмеялась и продолжала за ними бегать.
В предпоследний год войны им бухнуло по шестнадцать, они получили паспорт и всем классом, ленинградские мальчишки и девчонки, вступили в комсомол. Шла война, и каждый хотел быть с коллективом, — чувство коллектива людьми никогда не владело так властно, как в дни войны. И она же, война, сделала для ребят вступление в комсомол волнующим необыкновенно. Побледнев, слушали они на торжественном собрании напутствия старших, а кто уже знал, что отец убит на войне, — и со слезами, судорожно сдерживаемыми.
Секретарь райкома комсомола, девушка лет девятнадцати, говорила: восемь секретарей ушли на фронт один за другим, она девятая… Вступающим в молодежную организацию надо понимать трагическое и героическое время, — ведь, если война протянется, и они должны будут бить врага по-комсомольски.
Она говорила долго. Ее сменила пожилая колхозница, депутат райсовета, потом один за другим говорили учителя. Директор предложил ребятам поздравить друг друга с вступлением в комсомол. Пришлось им пожать руку и Ларисе.
А потом опять потекла обычная, размеренная школьная жизнь. Тогда, в шестнадцать, Горбушину и Шакиру ничего лирического и в снах еще не снилось, они ждали победы, ждали окончания десятилетки, ждали возвращения домой и встречи с отцами, — не жизнь, сплошное ожидание.
И Лариса тоже ждала. Она каждый вечер наводила старенький театральный бинокль на окно той избы напротив ее дома, где жили тетушка Гаянэ, Шакир и Никита. И видела: Никита за столом пишет или читает, а Шакир либо грызет карандаш, либо ловит муху, мешающую ему заниматься.
Девочка шепотом просила Никиту не делать уроки, поднять от стола голову, взглянуть в окно, и, если Никита в тот момент выпрямлялся, ее радость не знала границ.
Иногда в школе устраивали вечера художественной самодеятельности, Лариса играла на скрипке. Она всегда просила Никиту и Шакира прийти послушать ее игру, но Никита после смерти матери, учительницы музыки, с которой, бывало, дома в четыре руки бойко играл на рояле детские песенки, не только не мог играть, он спокойно слушать музыку не мог, хотя прошло уже десять лет с того дня, как «мама была белая и молчала». А этого достаточно, чтобы музыку не терпел и Шакир. У них было полное единение во взглядах и вкусах.