Занятые выяснением этих интересных сведений друг о друге, они все сообща закурили папиросы Горбушина, кроме Гаяса: тот обнародовал кисет с самосадом и заявил, что курит только свой. Начальник СМУ напомнил о приказе дымить лишь внутри здания и непременно в одном месте, а не вот так у ворот, что особенно нетерпимо во время массовой приемки хлопка. Пожар на хлопкозаводе возникает легко и тушится с невероятными трудностями. Потом Дженбек Нурзалиев отправился за плотниками, чтобы те сегодня же занялись сооружением тяжелых передвижных деревянных козел.
Мурата и Акрама Горбушин посадил друг против друга шабрить одну параллель, Гаяса оставил у себя, усадив его на ту же параллель, на которой работал сам, но с другой стороны. Он хотел убедиться, так ли высоко его мастерство, как о том говорили накануне. И с беспокойством поглядывал на новых помощников: что собой представляют по характеру, по умению? Ведь какая ответственность лежит на нем, а с кем ее разделить? Кто будет помогать? В Ленинграде дал обещание справиться с трудностями, а твердой уверенности нет. Может подвести бригада! От нее зависит все. Рудена уже отказалась работать по двенадцать часов, он еще не решился сказать об этом остальным. Проверять сделанное каждым Горбушин стал в конце дня и сразу же взгрустнул. Акрам и Мурат показали себя работниками посредственной квалификации. Один до прихода на хлопкозавод работал помощником машиниста на железной дороге, другой служил во флоте мотористом. Чего от них можно было ждать? На «Русском дизеле» их взяли бы только подручными. Им надо показывать, подсказывать, сделанное ими поправлять. Иное — Гаяс Абдулин, король в брезентовых штанах. Он шабрил «на канареечный глаз» и очень быстро. Горбушину чуточку полегчало, когда он рассматривал шабровку Гаяса.
33
Вечером в комнату шеф-монтеров заглянули Джабаров и Нурзалиев, направлявшиеся проверить жилище Гаяса. Они предложили Горбушину и Шакиру составить им компанию, те согласились.
На улице, когда вышли за дувал, директор сообщил новость. Завтра в десять утра совещание в райкоме партии но поводу присланного из Ленинграда письма. Вызываются он, директор, Ким, Рахимбаев, Нурзалиев, приглашается представитель «Русского дизеля» товарищ Горбушин.
Никита несколько встревожился после этих слов директора, а когда тот задумчиво прибавил, что борьбу с Айтматовым выдержать все-таки придется, спросил себя: ну, а если верх в споре возьмет второй секретарь и с ним согласится первый, что тогда? Вернуться в Ленинград? Нет… Тогда бороться!
Гаяс удивился, увидев на пороге своего жилища целую делегацию. Он и дома ходил без рубашки, босиком по крашеному полу, но не в парусиновых штанах, а в широких синих. Таджихон, его жена, с большими измученными глазами, беременная, растерялась, вопросительно посматривая на мужа, на вошедших. Смелее матери повели себя малыши, мал мала меньше. За исключением двух-трех старших они подступили к чужим людям в тесном коридорчике и оживленно что-то заговорили на башкирском языке; Шакир присел к ним, стараясь разобраться, кого больше, мальчиков или девочек, и ничего не понял. На всех цветастые рубашки-платьица, и лишь у двоих волосы заплетены в косички.
Нурзалиев с откровенной завистью смотрел на эту роту маленьких. Своих детей у него не было, он жалел об этом.
Джабаров не стал тратить время на пустые разговоры. Он дружески положил руку на плечо хозяина:
— Скажи, пожалуйста, Гаяс, ты беспартийный?
— Член партии.
— В какой парторганизации состоишь на учете?
— В совхозной, товарищ директор.
— Ай-яй-яй, — испугался Джабаров. — Тебя же возьмут обратно… Как можно сманить коммуниста?
— Меня никто не сманивал, я сам ушел по причине бездушного отношения. У меня сколько ртов? Можешь посчитать. Со мной и женой пятнадцать, будет шестнадцать. Я предупреждал парторганизацию: уйду, если не дадите большую квартиру. Двадцать семь метров, две комнаты, как жить? Уйду и от тебя, если не переменишь эту площадь.
— Гаяс… — посветлел лицом Джабаров, — мы дадим тебе самую большую квартиру. Твои дети подрастут, станут работать на нашем предприятии. Мы завод строящийся, у нас перспективы, сам понимаешь…
Таджихон застенчиво прибавила к словам мужа:
— Совхоз три года обещал создать условия. Ждали три года. Должны мы беспокоиться о детях?