— Погоди помирать, Сэмми, мы еще побарахтаемся.
Переродки добегают до Рога и окружают его. Но ничего не предпринимают. Я знаю, чего ждет Люцифер, — что мы с Дином будем сражаться друг с другом.
— Выкуси, ебаный сукин сын! — ору я.
И вновь вспыхивает пламя.
Вокруг стена огня, и она сжимается. Вопят переродки: огонь поглощает своих детищ. Должен остаться только один, и тогда все кончится.
Жар нестерпим, Рог все больше накаляется, а Дина не держат ноги. О том, чтобы слезть вниз, не может быть и речи. Я опускаюсь на колени, поддерживаю голову Дина. Весь мир съежился до нас двоих и оранжевых сполохов. Кажется, протяни руку, и можно дотронуться.
Видимо, пришло время для моего плана. Того, что на крайний случай.
Я вынимаю из кармана пригоршню ягод, и Дин оживляется.
— Морник? Серьезно, Сэм? Не мог придумать ничего более сопливого, чем травануться на пару? Давай лучше бахнем! — он вроде как шутит, но в его глазах страх.
— Доверься мне, — шепчу я. — И прости.
Быстро, чтобы не передумать — и чтобы Дин не сумел меня остановить, — я сую ягоды в рот.
Обратной дороги нет.
Звуки, и образы, и даже запахи отдаляются, и я падаю в черноту.
========== Часть 6 ==========
Вокруг все белое: белый потолок, белые стены, даже на мне белая простыня и белая рубаха.
— Ну и здорово же ты нас напугал, балбесина, — скрипит знакомый голос.
Я с трудом поворачиваю голову и вижу сидящего возле меня на стуле Бобби. Сердце затапливает радость: получилось. Все получилось, как я рассчитал, мой безумный план сработал. Однако радость тут же затапливает тревогой.
— Как Дин? — спрашиваю я, и голос такой слабый, что я не могу поверить, что он принадлежит мне.
Бобби усмехается.
— Лежит в соседней палате и все рвется приползти сюда, чтобы убедиться, что ты действительно жив. Ты правда чуть не довел его до ручки, парень.
Я с облегчением выдыхаю. Дин жив. Жив! А остальное неважно. Пусть хоть никогда меня не простит.
— Как все прошло?
— Ну… — Бобби колеблется, точно размышляя, что стоит мне рассказывать, а что нет. — Когда ты вроде как умер, пламя погасло. А Дин как с ума сошел: рванул все детонаторы, встал и отбарабанил речь как по писаному, пока вокруг падали обломки купола. Потом стащил тебя вниз и заполз-таки в Рог, волоча тебя за собой, уж не знаю, каким чудом. Все дистрикты словно взбесились после этого, везде восстания и забастовки, и к Капитолию уже движется целая армия. Все, как и хотел Джон. — Бобби мрачнеет. — Кстати, он как раз там, возглавляет элитный отряд. Извини.
Я вяло машу рукой — можно подумать, я ожидал чего-то иного.
— Пускай вернется с победой, тогда и поговорим. Все трое. — Звучит как сказка, но последнее время я верю в чудеса.
— Так откуда ты все-таки взял пилюли, паршивец? — задает Бобби, очевидно, давно терзавший его вопрос.
Это долгая история, но я стараюсь ее сократить, чтобы быстрее увидеться с Дином — и пусть только кто-нибудь попробует мне запретить.
Сбежав из дома, я прихватил с собой список участников Сопротивления из разных дистриктов, и в четвертом помимо Стива Мура значился еще Кастиэль Новак. Я с трудом представлял, как этот пьяница может быть повстанцем, но потом Стив поведал мне подробности. Оказалось, что диверсию планировали давно, еще до нашего с Дином рождения, и Кастиэль стал сперва профи, а потом добровольцем на Жатве, чтобы ее осуществить. Но что-то пошло не так, Стив и сам не знал что: то ли что-то сорвалось, то ли власти Дистрикта-13 передумали, решив, что сил пока недостаточно, — но только взрывчатки в условленном месте не было. И Касу пришлось выживать как обычному трибуту. Он победил — все-таки он был профи, — но с тех пор при слове «Сопротивление» лишь матерился и пил больше обычного. Стив говорил, что Капитолий вырезал всю его семью, потому что он отказался плясать под их дудку, и никто из тех, ради кого он пошел на Игры, не защитил его близких.
Но я решил, что если объясню Касу ситуацию, он поможет. В конце концов, мы с Дином оказались в том же положении, что и он.
Я никогда не верил в идеальное исполнение планов, поэтому предпочел подстраховаться. Если бы случилось так, что над финальной частью плана нависла угроза, я и другие трибуты приняли бы под видом морника особые пилюли, замедляющие дыхание и сердцебиение до такой степени, чтобы их не улавливали вшитые под кожу датчики (вырезать их не имело смысла, тогда бы Фаллен в попытке вновь захватить контроль выкинул еще какую-нибудь штуку). На самом деле в роли отравы выступала обычная черника, но я знал, что камеры зафиксировали, как я взял горстку морника после смерти Эша. Конечно, я бы предпочел сделать все по-другому, как хотел изначально, и припасти морник просто так, хоть и с теми же словами — но как вышло, так вышло. А пилюли достал Кас и передал их во время финального неловкого объятия перед лифтами. Надеюсь, теперь, когда восстание действительно началось, хотя бы часть его демонов затихнет. Он заслуживает покой.
Я очень хотел рассказать Дину о своем плане. Правда. Но сначала не было повода — это ведь было на крайний случай, — а после стало некогда. И, уж конечно, я не мог ему сказать в самом конце, на Роге, когда все микрофоны и камеры были направлены на нас. Люцифер должен был в это поверить. А значит, пусть и ненадолго, но должен был поверить и Дин.
— Балбе-ес, — тянет Бобби и встает. — Не буяньте мне тут, — бросает он на прощанье и выходит из палаты.
И все же я не сразу иду к Дину. Я вспоминаю всех, кто погиб: Эша, Чарли, Джо… Джесс. У меня не было времени как следует охватить эту последнюю потерю — ни разумом, ни сердцем, но теперь… Я не смог ее спасти — и не смог даже проститься, и почему-то от этой последней мысли горше всего. Я лежу, уставившись в потолок, и по моим вискам текут слезы, впитываясь в волосы и подушку. Что я скажу Стиву? Как я посмотрю ему в глаза? Сам я хотел спасти Джесс, а ему пообещал, что она умрет быстро и безболезненно — и не сделал ни того, ни другого.
Я скрежещу зубами, пока грудь разрывает от острой боли. Через несколько минут приступ проходит, и я немного успокаиваюсь. Все, соберись, твержу я себе, они умерли, но Дин жив и ждет тебя, потому что ты, сукин сын, заставил его поверить в свою смерть. И, зная его, не разуверится до конца, пока сам не увидит. При мысли о том, что Дину сейчас так же больно, как только что было мне, я резко вскидываюсь и сажусь на койке. Голова немедленно идет кругом, но я справляюсь. Хватаюсь за стойку капельницы, как за спасательный круг, и бреду к выходу.
В коридоре пусто. Бобби сказал, что Дин в соседней палате. Я оглядываюсь: с каждой стороны от моей еще по двери. Влево или вправо? Прислушиваюсь к своей интуиции и сворачиваю влево. Нет, это чулан для ведер и швабр. Ну, значит, вариантов больше нет. Ползу к правой двери, настраивая себя на позитивный лад.
Просовываю голову внутрь и тут же понимаю, что на сей раз не промахнулся.
— Привет, Дин.
Он сразу вскидывается, пытается сползти с койки, но я торопливо ковыляю к нему и опрокидываю обратно.
— Лежи уже. Совсем с ума сошел?
— Привет, Сэм, — выдыхает Дин и улыбается, и все сомнения отброшены, я держу его за руку и переплетаю пальцы — и пусть сколько угодно говорит, что это по-девчачьи.
— Я живой, — зачем-то говорю я, хотя это и так понятно.
— Я вижу, — отвечает Дин, продолжая улыбаться, и вопреки недавней убежденности, что мне все равно, простит ли он этот ужасный обман, меня так и подмывает спросить его об этом. Дин словно читает мои мысли, потому что он вдруг произносит: — Уже простил.
— Почему? — не сдержавшись, шепчу я. Я правда хочу понять.
Дин пожимает плечами:
— Ну… ты же извинился. И я тебе доверяю, Сэмми.
В этот миг я знаю, что у меня лучший на свете старший брат.