– Пойдёшь, ежели выжимает из деревни-то!
– Пошли… думаем, всё-таки на людях…
– Конечно… человек человеку должен помочь…
Кое-кто из пассажиров третьего класса делится с ребятишками хлебом; какая-то женщина в красном платье и с нахальным лицом взяла себе на руки беловолосую девочку лет двух и поит её молоком из бутылки. Человек в длинном чёрном кафтане, в шляпе и с длинными волосами, обрамляющими постное лицо, – очевидно, начётчик-старообрядец, – ломает колобашку на равные куски, а его окружили ребятишки и жадными глазами измеряют доли хлеба.
…На пароходе стон стоит… Плачут голодные дети у груди голодных матерей; матери поют и шипят, успокаивая их; всюду раздаются медленные, нескладные речи, прерываемые вздохами, и всё это, сливаясь с глухим гулом машины, образует скорбный шум, от которого в голове и на сердце становится тяжело и больно…
– Матрос-от подошёл с решетом, а повар-то почерпнул из котла говядины – большущей такой ложкой! – и вывалил ему в решето, – раздаётся захлёбывающийся от волнения детский голос.
– Много?
– Ужасти!
– Пять фунтов?
– Бо-ольше!
– Нам бы…
Это – детские грёзы.
…Эх! «Истощала почва земли!..»