У леди Грэйер черные, как у Ионы, волосы и рентгеновский взгляд. Я отвожу глаза.
– А этот юноша, должно быть, Нэйтан, – говорит она, пожимая мне руку (пальцы пухлые, но сильные). – Твоя мама мне о тебе рассказывала.
– Приятно познакомиться, Нора, – отвечаю я, как взрослый в фильме.
– Нэйтан! – чересчур громко восклицает мама. – Леди Грэйер тебе пока не предлагала называть ее по имени.
– Ничего страшного, – говорит Нора Грэйер. – Пусть называет.
Яркий день плывет перед глазами.
– Ваше платье очень подходит к саду, – говорю я.
– Какой тонкий комплимент, – говорит леди Грэйер. – Спасибо. Ты тоже прекрасно выглядишь. Галстук-бабочка – изящный аксессуар.
Я высвобождаю руку.
– Нора, а у вас была лунно-серая кошка?
– Была ли у меня кошка? Когда? Недавно или в детстве?
– Сегодня. Она там, в проулке, – показываю я. – У самого угла. Она сдохла.
– Нэйтану свойственна непосредственность, – говорит мама странным, напряженным голосом. – Нора, если это и вправду ваша кошка, позвольте…
– Не волнуйтесь, в Слейд-хаусе кошек уже много лет не держат. Я позвоню нашему дворнику, попрошу, чтобы бедное животное похоронили честь по чести. Очень любезно с твоей стороны, Нэйтан. Доброту ты наверняка от матери унаследовал. Надеюсь, и музыкальный талант тоже.
– Нэйтан недостаточно занимается, – говорит мама.
– По часу в день, – говорю я.
– Лучше бы по два, – резко отвечает мама.
– А еще домашнюю работу делать, – напоминаю я.
– Ну, как известно, одаренность – девять частей потения, – говорит Иона у меня за спиной.
Мама ахает от неожиданности, а я с должным уважением спрашиваю:
– Как тебе удалось так быстро спуститься?
Он постукивает себя по виску:
– Телепортационный контур имплантирован прямо в мозг.
Разумеется, я знаю, что он просто спрыгнул, но ответ мне нравится. Иона выше меня, и все мои ровесники меня выше. На прошлой неделе Гэс Ингрем заявил, что теперь будет звать меня Гадский Гном, а не Пиндюк Жирноморд.
– Неисправимый фантазер, – вздыхает Нора Грэйер. – Рита, надеюсь, вы не обидитесь. Я рассказала Иегуди Менухину о вашем исполнении Дебюсси, и теперь он жаждет с вами познакомиться.
Лицо у мамы принимает ошарашенное выражение, как у героя комикса «Мелочь пузатая».
– Иегуди Менухин у вас в гостях? Сейчас?!
Леди Грэйер равнодушно кивает:
– Да, он вчера концерт давал в Ройял-фестивал-холле, а потом попросил у меня приюта в Слейд-хаусе. Так вы на меня не обижаетесь?
– Я? Обижаюсь? Из-за того, что вы хотите представить меня сэру Иегуди? Просто… просто не верится, что я не сплю.
– Брависсимо! – Леди Грэйер берет маму под руку и ведет к особняку. – Не смущайтесь, Иегуди совсем не страшный, он мягкий и пушистый, как плюшевый медвежонок. А вы, мальчики, – оборачивается она к нам с Ионой, – поиграйте пока на солнышке, нагуляйте аппетит. Миссис Полански эклеров к чаю напекла.
– Нэйтан, съешь сливу. – Иона протягивает мне плод, садится на землю под деревом.
Я усаживаюсь к соседнему дереву.
– Спасибо. – У теплой мякоти чернослива вкус августовского утра. – А правда, что Иегуди Менухин у вас в гостях?
Иона окидывает меня странным взглядом:
– Думаешь, Нора врет?
Я и не подозревал, что маму можно называть по имени. Папа сказал бы, что это новомодное веяние.
– Я не говорил, что она врет. Просто Менухин – всемирно знаменитый скрипач.
Иона выплевывает сливовую косточку в заросли персидских ромашек.
– Даже у всемирно знаменитых скрипачей есть друзья. Тебе сколько лет, Нэйтан? Тринадцать?
– Точно. – Я выплевываю косточку дальше, чем Иона. – А тебе?
– Тоже тринадцать, – отвечает он. – Мой день рождения в октябре.
– А мой – в феврале. – Я старше, хоть и меньше ростом. – А ты в какой школе учишься?
– Я со школой не в ладах, – говорит Иона. – Если так можно выразиться.
Я ничего не понимаю.
– Но дети должны ходить в школу. Так по закону положено.
– С законом я тоже не в ладах. Хочешь еще сливу?
– Спасибо. А как же школьные инспекторы?
Выражение лица Ионы, наверное, называется озадаченным. Миссис Маркони недавно объясняла мне, что такое «озадаченный».
– Какие инспекторы?
Непонятно, почему он этого не знает.
– Ты меня надуваешь, да?
– Зачем мне тебя надувать, – говорит Иона. – Ты же не воздушный шарик.
По-моему, это остроумно, но если бы я такое Гэсу Ингрему заявил, он бы меня на регбийных воротах распял.
– Нет, правда, меня дома учат.
– Ух ты, здóрово! А кто тебя учит? Мама?