— А ты попробуй, добейся такого мастерства, чтобы тебе ее предлагали сами,— продолжает волак.— Женщины...
Он вздыхает сладко и щурится как сытый кот.
— Как много в этом чарующем слове... Женское тело — колыбель новой жизни. Вместилище сил, молодости и красоты. Всем, что у меня есть, я обязан вам!
Ольга слушает зачарованно, ждет продолжения, но волак, сознавая ее интерес, усмехается ее ожиданию, смакует его. Он не собирается полностью открывать занавес тайны. Не сейчас...
В музее истории, закрытом на текущий ремонт, он демонстрирует ей чудеса внушения. Директор музея изображает по его желанию кактус в пустыне в засушливый год, а его секретарша танцует «Лебединое озеро». Волак смеется. Ему весело. Ольга хмурится. Происходящее кажется ей отвратительным, а он сам — вульгарным хамом, избалованным, развращенным типом.
— Прекрати! — требует она, когда к танцу секретарши для его увеселения присоединяется и уборщица.— Это уже не смешно. У тебя нет права насмехаться над этими людьми.
— Почему? Кто силен, тот и прав! Разве не по этому принципу живут люди в нашем мире?
— Но это никому не дает права унижать слабых,— грустно возражает она.— Я ухожу.
Она разворачивается к выходу, и он некоторое время провожает ее заинтригованным взглядом, а затем предлагает:
— Пообедаем? Я угощаю.
— Не желаю есть на ворованные деньги.
— Заплати ты.
— Оплачивать твою нездоровую тягу к роскоши я желаю еще меньше!
— Тогда не упрямься. Из двух зол положено выбирать меньшее.
Элитный ресторан — самый дорогой в городе. Неповторимое меню, французский повар, шампанское «Кристалл». Она безразлично ковыряет вилкой в своей тарелке, он ест с отменным аппетитом. Вокруг красива, как в сказке. Живая музыка, живые цветы и... живой вампир. За столом напротив...
— Тебя возможно поймать?
— Никто не ловил.
— Почему?
— У меня много лиц. Но никто никогда не вспомнит ни одного из них.
— Ты бессмертен?
— Все бессмертны — в широком смысле этого слова. Но тела наши бренны, увы,— вздыхает он безразлично,— Другое дело, сколько мы способны в них прожить.
— И сколько же ты способен прожить в своем теле?
— Вопросы возраста для меня столь же интимны, как и для всякой уважающей себя женщины. Но позволю себе заметить, что я уже значительно старше тебя.
Он ухмыляется и кладет себе в тарелку очередной кусок осетрины.
— Намного?
— Что есть «много» или «мало» перед ликом вечности? — разводит он руками, усмехаясь.
Он снова играет с ее интересом, водит за нос, разжигает любопытство и, похоже, не спешит погасить его своими ответами. Одно слово — вампир!
— Значит, так ты живешь? Банальный потребитель чужого труда. Праздно и легко, пока другие надрываются? - замечает она.
— А кто же тебя вынуждает надрываться, Олюшка? — елейно улыбается он.
— Необходимость.
— Необходимость, говоришь? Она ли? Или это делает страх? Что без твоих трудов праведных ты вообще никому не нужна? В тридцать лет ты впервые подумала об этом. И вот уже шесть лет эта мысль не оставляет тебя, не правда ли?
Он неспешно растягивает губы в циничной усмешке. Он доволен собой, его глаза холодны. Наивно ждать от кровососущего жалости, но он сделал ей по-настоящему больно, и она не сумела остаться равнодушной хотя бы внешне.
— А тебя подобные мысли не терзают,— констатирует она холодно.
— Нет. Я свободен от предрассудков и человеческих страхов. Поэтому я живу, как хочу.
— Вампир — потребитель чужого...
Волак откладывает вилку и откидывается на спинку стула.
— Я слишком стар, чтобы мне читали нотации и учили нравственности. Наведи порядок в своей жизни, а уже потом веди других в светлое будущее. Это ваша всеобщая людская проблема. Идеализм и тяга к сказке. А в реальности вокруг — дерьмо. Ни дня, ни часа вы не бываете честны даже сами с собой. Вы, создавая массу условностей, не даете себе жить, а когда становитесь так несчастны, что уже не в силах это выносить, пытаетесь сделать такими и всех вокруг. Не я лицемер, а ты! Вы все! А я живу свободно и никогда не беру больше того, что мне могут отдать.
— Добрый и справедливый, прям Робин Гуд! Если каждый так станет делать, что останется?
— В том-то и дело. Я счастлив, поэтому и другим не мешаю быть таковыми.
Ольга смолкает, разбитая наголову его сокрушительной логикой закоренелого эгоиста.
Он спокоен, даже безразличен. Вновь вооружается вилкой и неторопливо ест. Уверенный, безупречно красивый, опрятный и шикарно одетый — он вызывает в ней чувство отвращения.
— Десерт ешь сам,— она поднимается.
— Ужин можешь не готовить. Я буду не голоден.— Он отрывает взгляд от тарелки и направляет его куда-то за спину Ольги.
Она резко разворачивается и обнаруживает за столиком неподалеку весьма привлекательную особу, явно ожидающую того мига, когда волак подойдет к ней. Ольга горько вздыхает. Она проиграла этот бой.
Он переменчив. То щепетилен и аккуратен, педантичен во всем вплоть до мелочей, то вдруг превращается в безалаберного неряху. Так же переменчиво и его настроение. Смех легко сменяется гневом или слезами, а затем стенаниями, что «ему ужасно везет с плаксами». Что он имеет в виду, ей непонятно, но ее посещают догадки. Его настроение как-то связано с кровью, которую он потребляет. Она видит, как он приходит под утро на ночлег к ней домой — злой или умиротворенный. Но неизменно сытый. Она предполагает, что кровь не только сообщает ему настроение жертвы, но и частично передает ее характер.
В этот вечер он непривычно благодушен. Ходит по квартире в одних спортивных штанах с ее гитарой и тревожит гибкими пальцами струны, что-то негромко напевая себе под нос. Ольга следит за ним. Его не было дома всю ночь. Уже третью на этой неделе. Он частит.
Как-то в момент откровения он признался: чтобы выжить, волаку нужна самая малость — пара глотков каждое новолуние... Но для того чтобы создать и поддержать иллюзию, требуется намного больше сил... и крови. И он вынужден пить еще и еще...
— Переверни страницу. Вся конспирация насмарку. Читать один и тот же разворот тридцать минут кряду — неправдоподобно! — смеется он.
— Ты весел сегодня. Хорошая жертва попалась? — Она придает голосу безразличную уверенность и с замершим сердцем ждет ответа.
Волак на миг останавливается для того, чтобы весело и задорно посмеяться.
— Ты долго готовила этот вопрос. Полагаю, имеешь право узнать правду. Хорошая.
— Значит, твое настроение напрямую зависит от жертвы?
— Почему жертвы? — обиженно морщится он.— Некрасивое слово. Ей понравилось.
— Сомневаюсь...
— А ты проверь! — усмехается он и вновь дразнит ее недвусмысленным взглядом.— Будешь знать наверняка.
— Предпочитаю неизвестность.
— Что еще? — оборачиваясь на ходу, хмурится он. Ольга молчит. В ее сознании проносится множество вопросов, но она не знает, с какого начать.
— Остановись хоть на миг! — морщится он.— Даже я не способен разобраться в безумном ворохе твоих вопросов. Почему я снова пью? Ты это хотела спросить? Потому что ваша кровь не одинаково насыщает. Все напрямую зависит от личности. Яблоки тоже различны на вкус, как и вода. Одна — чистая и сладкая, как мед. Живая. А другая — стоячая. Мертвая.
— Почему ты ее пьешь?
— Кровь несет не только питательные вещества. Она таит информацию — чистую энергию жизни. Вампиры не способны воспроизводить энергию, но она нам нужна, так же как и всем остальным. Поэтому мы ее пьем.
— Это сложно понять...
— Легче, чем кажется. Это как влить бензин в бак своего авто.
— А кто же тогда заправляет другие авто?
— Они изначально устроены так, чтобы производить для себя бензин. Вернее, из капли изначально пришедшего извне топлива вырабатывать многие литры бензина долгие годы подряд. Приумножать дарованное.
— А вы почему не приумножаете?
— Приумножатель не работает. Нет его у нас.— Он хмурится, откладывает гитару и опускается в удобное кресло напротив нее.