— Простите, Глеб Иванович, а вы кем тогда работали? — перебил Климов.
— Да я всю жизнь оперативник, а Можейко — следователь. Мы с ним в паре работали.
— Понятно. Продолжайте.
— Среди задержанных оказался некий Миша Магнер по кличке Спрут…
— Вы принимали участие в его задержании?
Ягунин, вскинув голову, весело хмыкнул.
— Константин Иванович, это у вас — задержание, когда вы берете особо важного преступника, а у нас… Я просто подошел к нему на пляже, когда они резались в карты, похлопал по плечу и пригласил побеседовать.
— И он последовал за вами?
— С большим достоинством! И не уронил своего достоинства даже тогда, когда у него при обыске нашли двадцать тысяч. По тем временам — бо-ольшие деньги!
Можейко, он это дело вел, спрашивает: «Откуда дровишки?» А Миша смеется: «Из леса, вестимо». «А потерпевший Солодухин Евгений Евстигнеевич утверждает, что это его деньги». Миша еще пуще заливается: «Если его, то пусть расскажет, в каком лесу он их напилил». «Меня не он интересует — ты! И сидеть тебе при любом раскладе». Миша закинул ногу на ногу и уже серьезно: «Солодухина такой вариант не устроит». — «Почему?» — «По кочану».
Вот так они препирались недели две. А затем наш начальник вызвал Можейко к себе в кабинет и посоветовал дело прекратить. Сказал: «Евгений Евстигнеевич Солодухин — секретарь Ленинского райкома партии города Москвы, и трепать на суде его имя мы не имеем права».
Можейко сначала заупрямился, но его быстренько поставили на место, приказав этот случай из жизни вычеркнуть и никогда не вспоминать. Вот и вся история. — Ягунин выкинул в окошко сигарету и печально вздохнул. — Вопросы будут?
— Кому деньги вернули? — спросил Климов. — Потерпевшему или…
— Мишке, мать его за ногу! — выругался Ягунин.
«А он поделился с вами — с тобой, уважаемый Глеб Иванович, Можейко и вашим начальником. Но ты, Глеб Иванович, если верить теории Денисова, остался честным ментом, а твой начальник и Можейко скурвились. И зацепил их Спрут. Но они ему и на хер не нужны. У него свои проблемы. Значит, он продал их, как продавали раньше рабов. Кому?»
— И с тех пор Спрут ни разу не попадался?
И снова губы Ягунина тронула снисходительная усмешечка.
— Константин Иванович, он теперь может вляпаться только в каком-нибудь Монте-Карло или Лас-Вегасе, а у нас… Вы знаете, сколько в нашем крае гостиниц, домов отдыха и всяких там прочих санаториев?
— Понятия не имею.
— Сотни за две — точно! И почти в каждом третьем — казино или что-то вроде этого. Так что играй — не хочу. Лишь бы деньги в кармане шелестели.
Климов понимающе кивнул и задал давно вертевшийся на языке вопрос:
— Глеб Иванович, фамилия Слепнев вам ни о чем не говорит?
— Первый раз слышу. Кто он?
— Катала. — Климов вынул из кармана пиджака фотографию. — Приглядитесь, может, вспомните…
Прошло, наверное, больше минуты, прежде чем Ягунин, цокнув языком, проговорил:
— Впечатление такое, будто я где-то эту рожу видел, но гарантировать не могу: больно он у вас в непрезентабельном виде. Его что, шлепнули?
— Заказное убийство.
— Теперь я понимаю, почему вы каталами заинтересовались, — кивнул Ягунин. — Я могу себе фотографию оставить?
— Есть соображения? — спросил Климов.
— Покажу ребятам. Вдруг кто-нибудь что-нибудь вспомнит. — Ягунин обогнал еле тащившийся в гору грузовичок. — Что вас еще интересует?
— Кто, — поправил Климов. — Тойота здесь?
— С неделю как прибыл — плавает, загорает, по вечерам в картишки режется… А вы его знаете?
— Участвовал в операции по его задержанию.
— Где вы его взяли?
— В загородном ресторанчике.
— Шума много было?
— Не больше, чем у вас с Мишей… Подъехали, подошли к его столику, и Скоков, это наш бывший начальник отдела, эдак душевно ему и говорит: «Вячеслав Иванович, все ходы и выходы блокированы, внизу — две машины с моими ребятами, так что давай без пыли…» Тойота подумал, выпил сто граммов водочки и сказал, обращаясь, естественно, к своим: «Братва, еще не вечер». Я быстренько пристегнул его к себе браслетиками, и мы, как два неразлучных друга, покатили на Петровку.