Климов удовлетворенно хмыкнул и посмотрел на Скокова.
— Хотите свой офис превратить в нечто подобное?
— Я бы на твоем месте не иронизировал, — сухо ответил Скоков. — И вот почему… Сейчас, Костя, такое гнилое время, что для того, чтобы выжить, нам, сыскарям, влезающим порой в тайное тайных и знающим иногда то, за что расстреливают на месте, требуется точно такая же осторожность, внимательность и осмотрительность, какой обладал этот парень. А мы по собственной дури до сих пор живем по-русски — душа нараспашку! Вот поэтому и летят наши головы одна за другой… Меня и Родина из МУРа выперли, Красина — из прокуратуры, Волынского и Градова — из КГБ. — Он горько усмехнулся. — Так что возьми книжечку, почитай, подумай и сделай выводы.
— Что-то я вас не пойму, Семен Тимофеевич. — Климов осторожно присел на краешек стула. — Я где-нибудь наследил?
— Пока нет. Пока, как ни странно, тебя спасает «душа нараспашку», которая на этажах, где сидят начальники, называется несколько иначе — «что с дурака взять». Но когда начальники сообразят, что ты — угорь, что ты — скользкий, то в тот же день тебе голову и оторвут. Все понял?
— Ни хрена не понял, — честно признался Климов. — Но очень хочу.
— Тогда слушай. — Скоков прижал руку к сердцу. — Костя, ты мне в МУРе нужен. Если тебя выпрут, конец и нам. И нам, и всей нашей деятельности.
— Незаменимых людей нет.
— Это ты из скромности?
— Да.
— Тогда перейдем от теории к практике… Информация о твоем броске на юг ушла из кабинета Можейко.
— Денисов?
— Денисов лицо заинтересованное и продавать тебя не стал бы.
Климов посмотрел в окно и надолго задумался.
— О моем путешествии знали только двое — Денисов и Смородкин.
— И Татьяна Васильевна Благонравова.
— Она со мной ездила, — возмутился Климов.
— Я этого не отрицаю.
— Нет, я не могу в это поверить, — замотал головой Климов. — Дура она — это верно, но чтобы… Нет, невероятно…
— Костя, тебе за что сегодня утром Панкратов шею намылил?
— За то, что личность Слепнева не установлена.
— Так вот, этого и Денисов не знал. А за Смородкина я ручаюсь.
— Значит, все-таки…
— Не знаю, Костя, — отмахнулся Скоков. — Я тебя сейчас осторожности минера учил, осмотрительности, науке войти незамеченным в ресторан, а думать… Думать ты уже сам научился. Так что флаг тебе в руки, барабан на шею и — вперед!
Климов вышел от Скокова злым и раздраженным, сгоряча подумал: «Пуганая ворона куста боится». Но, пока добирался до управления, поостыл, взял себя в руки и стал спокойно, размеренно, шаг за шагом прокручивать в голове разговор с Татьяной «в саду у тети Клавы». Он вспомнил, что сперва Татьяна долго сетовала на судьбу, рассказывала, как торговала пирожками, как встретилась с Можейко и обрадовалась, когда он пригласил ее на работу. Затем ревностно набросилась на эту работу, но охладела, осознав, что ни один закон, принятый Госдумой, не действует. И почувствовала себя… ну, даже не винтиком в механизме, а бабочкой, попавшей в ураган. Говорила: «Я допросила только Машу Ракитину. Она созналась, что была любовницей Слепнева, сказала, что он живет где-то за городом, а где — не помнит, так как ехала к нему ночью… На этом их отношения прекратились, ибо Ракитина пригрозила голодовкой». Далее Татьяна чуть не расплакалась, и он, Климов, стал ее успокаивать. Сказал: «Да плюнь ты на этого Слепнева, мы сегодня ответ на запрос получили из Харькова, и выяснилось…» Да, выходит, он проболтался, и девочка этим воспользовалась… Климов выругался, затем обложил матом Скокова — за то, что он всегда прав, придвинул к себе телефонный аппарат, позвонил в соответствующую службу и распорядился, чтобы телефон Благонравовой поставили на прослушивание.