Признаюсь, меня так и подмывает посвятить отдельную главу импрессарио и театральным агентам, ведь они играли весьма важную роль в тот славный для итальянской оперы период.
В мое время, тридцать-сорок лет назад, опера, драма и театр оперетты не получали столь щедрой помощи от государства, как сейчас. Тогда судьба театра зависела в основном от частной инициативы.
Крупные и мелкие импрессарио одинаково рисковали очень многим и часто с замиранием сердца ждали исхода своего предприятия. Иногда достаточно было случайной задержки спектакля, чтобы разорить самого ловкого импрессарио из провинции. Правда, даже в тех случаях, когда им удавалось заключить выгоднейшие контракты и сделки, умелые импрессарио и театральные агенты кляли свою злосчастную судьбу и божились, что у них нет гроша за душой.
Весь этот мир импрессарио, театральных агентов и всяких представителей был весьма живописным. В те годы они оказали оперному театру действительно неоценимую услугу, и заменить их было просто некем.
Я уже рассказывала о грозном Вальтере Мокки. И если мне, вопреки ожиданиям, удалось в самый разгар турне по Южной Америке уговорить его и он согласился изменить контракт, то это было не меньшей удачей, чем самый крупный выигрыш в лото. Но мне, очевидно, помогли безрассудство и смелость молодости.
Вальтер Мокки был настоящим диктатором и умел превратить в жалкую букашку любого, кто был связан с ним контрактом. Но он был великодушным тираном и помог выдвинуться многим певцам — великим и малым.
Среди наиболее могущественных импрессарио и театральных агентов не могу не упомянуть Лусарди, державшего в своих руках все театральное дело в Италии и за рубежом. Высокий, худой, подтянутый, с неизменным моноклем в глазу, он был весьма авторитетным и уважаемым импрессарио и превосходно знал все достоинства и недостатки певцов, зрителей и разных театральных залов.
Во мне он сразу же угадал будущую известную певицу, и такая проницательность безусловно делает ему честь.
Я до сих пор с благодарностью вспоминаю об энергичном Ренцо Минольфи, который долгое время был моим представителем, неизменно проявляя высокую честность и корректность. Он очень поддержал меня в трудные минуты, особенно в тот год, когда я разводилась с Де Муро. Моей близкой подругой была и осталась его жена Лючия.
Среди итальянских импрессарио я хотела бы упомянуть еще Ферроне и Лидуино; из зарубежных — моего импрессарио в Австралии мистера Тейта и мистера Строка, организовавшего мои гастроли в Китае и Японии.
XXIX. Альпийские звезды
Настало время вернуться к рассказу о моем артистическом пути.
После мучительного разрыва с мужем я вся ушла в работу, находя в ней утешение от горьких мыслей и чувств, нередко приводивших меня в полнейшее смятение.
Мне удалось преодолеть душевный кризис благодаря напряженнейшей творческой деятельности и тем коротким передышкам, что позволяли мне немного набраться сил и побыть с моей дочуркой.
Должна честно сказать, что Энцо тоже пользовался любым случаем, чтобы повидаться с дочкой. Несмотря на ветреность и юношеское легкомыслие, он всегда оставался нежным отцом, и привязанность эта пустила глубокие корни в его сердце.
Оставшись в одиночестве и столкнувшись с неизбежными трудностями нашей профессии, я нелегко привыкала к «полной свободе». Это может показаться странным, но абсолютная свобода решений, выбора действий, хотя и наполняет нас гордостью, рано или поздно начинает огорчать и удручать женщину. Иной раз желание поделиться с кем-то своими сомнениями было так велико, что я открывала душу друзьям, сотоварищам и даже самим импрессарио. И неизменно слышала в ответ:
— Ты что, с ума сошла? Не говори глупостей. Ты еще слишком молода, чтобы киснуть на вилле в Барбизанелло или в Венеции. Да ты через несколько месяцев места себе не найдешь и будешь мечтать лишь об одном — поскорее бы вернуться на сцену!
Я, конечно, понимала, что друзья целиком правы. В глубине души мне больше всего хотелось еще не раз услышать ободряющие слова и всякие хвалебные отзывы. В конце концов эти уговоры столь сильно подействовали на меня, что я еще добрых пятнадцать лет не покидала оперную сцену, а затем отважилась попробовать свои силы в драматическом театре.
Прав был Мемо Бенасси! К тому времени он окончательно поселился в Венеции и жил неподалеку от моего дома, на Большом канале. Мемо не раз говорил мне:
— Знаешь, Тоти, когда столько лет дышишь пылью кулис, очень трудно, просто невозможно расстаться с театром. Воздух сцены так насыщен ядовитыми микробами, что тут никакой пенициллин не поможет.