Глянул прямо я, направо, влево, ввысьИ назад взглянул… И увидал тогда-то я,Что уж Трое – звездоносная, крылатаяИ… и Кто-то, зарный дух иль розан-ал,Вслед несутся… Кто тот Третий – я уж знал.Но откуда песнь, – искал глазами снова я, —И предстали вдруг врата мне бирюзовые,Что распахнуты стояли совсем,А за ними… Если б не был я уж нем,Я бы, отче, онемел от восхищения. —Дворик храмовых светлее и священнееВ незабудковой сплошной голубизнеСнизу, сбоку, на оградной стене.Посреди же – терем в чуднейшем узорочье:Над оконницами – сизы крылья горличьи,Куполок эмали синей над крыльцом,Над коньком же – звездь сапфирная венцом.До того там было чисто, до того ясно,Что вступить туда мне, отче, было боязно…И покудова я, став у врат, робел,Разгадал я тех, кто сладостно так пел.Три их было… Полуптицы, полудевицы,Разубравшиеся, словно королевицы —Косы в бисере, под жемчугом лоб,Но пернаты, лапы птичьи вместо стоп:В черных косах и крылах – с крылечка клонится,В русых косах, в сизых крыльях – над оконницей,В злате ж кос и крыл – над крышею, средь звезд.“Птицы Сирин, Гамаюн и Алконост”, —Рек Вожатый. Ах, как пели они, отче мой!Всё блаженство, что лишь мыслимо, пророчимо,Крылось в песне той, что к небу неслась.Томен был, как у голубки, первой глас,У второй, как соловья, полн звонкой прелести,А у третьей, как у жаворонка, трелистый.Всё забыл я… Но сказал мне Старец: “Внидь!”И вошел я, взор клоня, боясь ступить.“Это – Девич-двор и терем-Богородичен.Здесь ты узришь, сыне, райского привода чин”, —Старец мне. И вспыхнул я и встрепетал…Страж от розовых ворот и тут встречал,Но не с зеркалом уж был он – с ветвью криновой.Ангел зорящий стелил ковер малиновый,Ангел ветрящий вносил хрустальный трон,Дух седьмых небес – был многоокий он —Золоты-весы с сапфировыми чашами.“Ознакомишься с обычаями нашими…В некий день сие понадобится, друг!” —Шутит Старец, разъясняя всё мне… ВдругРастворилась дверь таиннейшего терема, —И меж той женою с огненными перьями,Что уж зрел я, и другою – не в крылах,Но от финистов, сидящих на плечах,Окрыленною казавшейся, – спустилась к намС несказаннейше-прекрасным, ясным, милостнымЛиком Дева ли, Жена ли – кто б спознал?И в земном поклоне, грешный, я пал…Поднялся, гляжу – кругом нас, неисчислимы,С быстротою объявившися немыслимой,Души райские стоят все до одной,И вмещает двор их малый теремной.“Знаешь, Кто Сия между Анастасиею —Воскресеньем и Премудростью – Софиею? —Шепот старчий возле уха моего: —Это – Матерь Бога Слова самого!”И покинул тут меня Сопровождающий.А Она!.. Уста как розан несвядающий,Взор голубящ, голубеющ – неба клок!И убрус, как небо, голуб и глубок —Над косой Ее лучащейся, расчесанной…И одежда как невянущие розаны!..Опахалом к ней склонялись перья крыл,Преклонясь, цветком Архангел Ей кадил,Славу пели трое птиц – красавиц – песенниц,Но умолкли… И воззрились вглубь небес они…Цепенея, ник в наставшей я тиши.Сколько душ было! И как бы – ни души…Вдруг по выси гром промчал могучим ропотом,И, сверкая золотым колесным ободом,Прокатилась колесница без коней,И глубокий грозный старец, стоя в ней(В нем, отец, признал тотчас Илью-пророка я),В высь копье воздел, ее слегка им трогая.Распахнулась та, как синий шатер,Звездна лествица спустилась к нам во двор,Потянулись духи лентою развитою, —Всю ту лествицу обстали светлой свитою…И сперва по ней стремительно прошелМуж пречудный, как огромный орел,В шкуре овчей, в кудрях черных… У предплечия —Крылья пламенные… В нем узнал Предтечу я…А вослед ему, неспешно и легко,Как приявшее образ облачко,Шел улыбчивейший Некто и загадочныйВо кудрях, волной текущих златопрядочной…Словно агнец-бел, спускающийся с гор,Он вступил в льняном хитонце во двор.Пали в ноги все – ударили челом Ему,Всех приветил Он по-райски, по-знакомомуА как встал с колен я, – узренный вблизи,Лик Его меня прельстил и поразил:Столько было в нем красы и силы внутренней.Но опущены младенца целомудреннейБыли веки, как два белых лепестка, —И не видел я очей Его пока.Уж как сядет Он на трон, как облокотится, —И встает за Ним всех ближе Богородица,А Иван-Креститель с правой руки,С левой – Старец, мой Вожатый благий…И лишь тут, где незабвенность бирюзовая,Вспомнил лик… Узнал Ивана-Богослова я!Вот точь-в-точь, как на иконке твоей, —Орлеокий и поток седых кудрей…Да и понял, почему досель Он вел меня —Душегуба, святотатца – Красно-Полымя —Царством Божиим… Казал, учил о немМой же Ангел!.. Да… И вот я – пред Христом.А кругом Него – пророки и святители,Тут же – мученики… Дальше – по обители,Но иные – по заслугам, по любви.Лики Веры, Надежды и ЛюбвиУлыбались меж Его пресветлых рученек,За плечом Его стоял Егорий-мученик,Близ Премудрости. У ноженек, что снег, —Муроносица и Божий человек…А на кровле теремной меж дево-птицамиИ уж знаемыми мною ангелицамиВсе Архангелы, кроме одного, —Крыльев радуга и ликов торжество!..Вот средь них крыла златистые имеющийВострубил в трубу и замер вновь немеюще…И предстали, отче, трое пред Царем.Оказались два: тот – райским вратарем,Тот – Архангелом седьмым, по душу посланным,Только третий на ковре багряном постланном,Что стоял, расширя очи и дрожа,Мне неведомым казался… “Се – душа, —Рек вратарь седой, – что уж прошла мытарствия…Ныне, Господи, в Твое стучится Царствие!Отворю ли ей? Суди и укажи”.И увидел тут я, глянув в лик души,Очи, ярче свеч, тоскою полны смертною…Судия ж Прекрасный с жалостью безмерноюПригорюнился, чело на длань сложа.Рек Архангел краснокрылый: “Се – душа,Что уж сорок дней рассталась с плотью бренною…Изгоню ли ее, Господи, в геенну я?Вот дела ее. Суди и разреши”.Подал свитки он. Я ж, глянув в лик души,Белизну снегов узрел сквозь желть смертельную…Судия ж Прекрасный с лаской беспредельноюУлыбнулся, свитком принятым шурша.Молкли все… И содрогалася душа…И узнал в ней вдруг, отец мой, Серафиму я!Пали свитка два, закатом розовимые,В две сапфировые чаши весов,Миг один протек, ужасней всех часов, —И качнулось коромысло нелукавое:Перевесила намного чаша правая…Подался вперед я, радостно дыша…Уж как глянет ныне в мой лик душа,Да как слабым голоском возговорит она:“Вот еще один неписанный, несчитанныйГрех мой, Господи!.. Разбойник, ворог ТвойВ смертный час вдруг пожалелся крепко мной…”И впервой поднялись веки лепестковые,И разлились окияны васильковыеИз благих нечеловечески глаз,И раздался глас, златой, как хлебный клас:“Не разбойника ль возвел в раи из бездны я?!Подойди ко Мне, млада-душа любезная!”И приблизилась дрожащая душа,Накрест руки на груди своей сложа…И давал Он поцелуй ей свой божественный,И вставал с хрустальна креслица торжественно,И велительно по-царски говорил:“Петр-Апостол и Архангел-Михаил!Вы берите душу чистую за рученьки.Вы ведите-ка ее по снежной тученькеВ Царство Белое, достойное ее,Чтобы зреть ей без конца Лицо Мое”.Рассиялася душа тут Серафимина,Море счастия объяло и любви меня,Ликовало всё со мной и надо мной, —Души двинулись – и все до однойЛикование сестрице новой роздали,В облаках же, кругом сидючи, апостолыС чином ангельским поздравили ее,Сами ж ангелы ей райское житьеПрославляли, рея, трубами и бубнами,А с седьмых небес усилиями купнымиЛев, орел, крылатый юныш и телецЕй спущали золот-лучен венец,Херувимы-серафимы жгли светильники,Рассыпали звездь, как цветы-молодильники,Но внезапно лик укрыли под крыло…Синь прорезал Низлетающий бело,Синь потряс Грядущий в громах и блистании.И упал я ниц без зренья, без дыхания…