— Ничего, — сказал звукооператор, — привыкнешь. Мы на «Старых кленах» ни разу актеров собрать не могли. И ничего.
— Ладно, давайте еще раз… Юрий Андреевич. дорогой, вы же на последнем пределе, у него в голосе слезы, еще секунда — и он скажет ей про медвежью услугу, о приготовился к этим словам… Приготовились? Поехали!
Тихо открылась дверь.
— Кто там опять бродит? — сердито спросил звукооператор.
— Прошу прощения, — вошла Анна Викторовна. — Это я. Два слова Сергею Анатольевичу.
Подошла к режиссеру. На экране крутилось кольцо.
— Сергей Анатольевич, — тихо заговорила Анна Викторовна, — масса событий…
— Конечно, неприятных? — Режиссер как-то сразу скис.
— К сожалению… Я совершенно не хочу вас дергать, но тут очередное… — Анюта едко улыбнулась. — Ахтырская категорически отказалась озвучивать.
— Вы могли выяснить эго вчера. Когда-нибудь что-нибудь вы можете знать заранее?
— Ну вот, — огорчилась Айна Викторовна, — вы уже дергаетесь… Дело в том, что Мартынова пришла из больницы… Пришла и ушла…
— Ушла?! Как это ушла?! Кто ее отпустил?
— Сергей Анатольевич, умоляю вас не дергаться! Ей нельзя работать, и муж категорически просил…
— Но она пришла! Где она? Где она?
— Мы не имеем права. Она может пас подвести — это первое, мы берем на себя ответственность…
— Но она сама пришла… сама… — повторял Сережа. — Все, не хочу ничего слушать — ищите! И тащите сюда!
— Я поручила Мише и Тамаре ловить ее на всякий случай…
— Слышишь — Юлька из больницы пришла! — крикнул Сережа только что вошедшему, крадущемуся в темноте автору. — А ты принес текст? Где текст? Людей на носилках привозят, а ты двух фраз придумать не можешь! Там, где она спиной, нужно четко сказать, что она уходит из редакции и больше сюда не придет…
— Слушаюсь, — пробормотал автор. — Будет сказано.
Юля тем временем заглянула в гримерную.
— Антоша, привет! Подстрижешь?
— Юлия Андреевна! Заходите, пожалуйста… — Антоша был очень вежливый, высокий, бородатый молодой человек. Он всех называл по имени-отчеству и слегка картавил. — А говорили — вы хвораете…
Он тщательно и вдумчиво стриг какого-то мужчину с лысеющей макушкой. В гримерной было пусто, просторно, светло. Юля разглядывала себя в зеркалах.
— Надоели эти крашеные. Пусть будут перышки. Вот так. Мокрый цыпленок. Помнишь, мне шло?
— А если досъемки? Опять будем мучиться с паричками?
— Помнишь, я тифозную играла? Детдомовку. И мне очень даже шло. — Юля расположилась в кресле. — Правда, я тогда моложе и лучше, кажется, была. Меня под ноль подстригли. У меня оказался череп очень красивой формы. Ты не помнишь, тебя еще не было.
— Я был, — сказал Антоша, — но был тогда ассистентом у Мориса Францевича.
— Да, верно, — обрадовалась Юля, — держал кисточку, и руки дрожали.
— Ужасно дрожали, — подтвердил Антоша. — Я очень Мориса Францевича боялся.
— И у Мориса дрожали, — сказал человек из кресла, — от старости и от пьянства. Он уже никого гримировать не мог, хотя был гений в своем роде…
— Ой, — Юля крутанулась в кресле, — кто там? — Она сразу, при первом звуке голоса поняла, кто это. Застыла в кресле, вытянулась.
— «Потерялись валенки тридцать четвертого размера. Кто нашел в лесу валенки, прошу вручить Мартыновой!» — говорил тот. с кресла, оператор Кольчужников. — А кто такая Мартынова, кто такая Мартынова?
Это которая лысую играет? Мартышка, что ли? А теперь — звезда. С моей легкой руки.
— С твоей? — Юля встала, зашла за спинку кресла и оттуда посмотрела в зеркало. — Да меня Анюта привела! Из Дворца пионеров. Забыли?
— Я ничего не забываю. — Он отряхнулся, скинул простыню. — Поехали! Не стриги ее, Антон. Я не разрешаю.
Он схватил Юлю за руку, потащил за собой.
— Куда? — сопротивлялась она.
— Куда-нибудь! Поехали! Я, понимаешь, в Ливан еду, хотел под ноль подстричься, а Антоша не может, он такой у пас эстет. Куда меня несет?
— Совместная постановка? — спросила Юля.
Кольчужников вел себя с поразительной уверенностью и даже жаловался спокойно и обстоятельно — плотный, сильный, в твидовом пиджаке, ворчливый в меру и слегка насмешливый. Все в нем было в меру.
— Подрядился. Уговорили. Брось ты эти глупости! — сказал он Юле. — Такие волосы надо беречь, как исторический музей… — И растрепал ее волосы. — Цыпленка ей захотелось! Партизаночка…
Она не могла сопротивляться Кольчужникову. Они шли по коридору, как удав и кролик. Такие у них сложились отношения, и это было издалека заметно.