Шон направился в гостиную.
— Мы должны сказать им всем одновременно.
— Наверное, они проспят еще какое–то время, — заметила Лили. — Сегодня выходной, поэтому…
Сверху внезапно послышался плач.
«Нет, — подумала Лили. — Пожалуйста, только не сейчас! Пусть они поспят еще немного, пусть продлится этот момент блаженного неведения».
Плач послышался снова, на этот раз более настойчивый. Лили и Шон обменялись взглядами.
— Я схожу. — Она пошла к лестнице.
— Я тоже пойду.
Эшли стояла в кроватке, держась за ее край. Личико девочки сморщилось: это означало, что последует новый взрыв плача. Увидев Лили, она примолкла, улыбнулась и протянула к ней руки, сжимая и разжимая кулачки, словно пыталась ухватиться за что–то. В другом углу комнаты в своей кровати зашевелилась Чарли, но она пока не проснулась.
Лили прошептала успокаивающе: «Шшшш», вынимая Эшли из кроватки. Подгузник на малышке был тяжелый, словно наполненный глиной. Лили заметила, что Шон в нерешительности стоит в дверях, и тут ей открылось реальное положение вещей. Девочка, совсем еще беспомощная, теперь оказалась на попечении дяди, который сам выглядел как большой ребенок, и женщины, поклявшейся никогда не заводить детей.
— Я все сделаю, — сказала она Шону, хотя ее голос выражал растерянность.
— Пойду приготовлю кофе, — ответил он, спускаясь вниз по лестнице.
Лили осталась с малышкой одна.
— Да уж, вот это помощник, — прошептала она, неся Эшли в ванную. — Ничего не скажешь.
— Ага, — согласилась Эшли.
Лили заметила, что, глядя на личико Эшли, она держит себя в руках, однако сейчас смотреть следовало не туда. Для неопытных рук смена подгузников — нелегкая задача, хотя Эшли перенесла процедуру с неожиданным стоицизмом.
Пижама никак не снималась, зато подгузник соскочил очень легко. Лили стояла в ванной, держа толстый грязный подгузник в одной руке, а другой придерживая девочку, чтобы та не упала с пеленального стола.
— Я же не могу оставить тебя здесь и пойти выбросить подгузник в мусорное ведро, — объяснила она малышке.
Эшли весело залепетала и звонко зашлепала губами.
— Хочу сок, — сказала она. — Хочу ченье.
— Потерпи минутку. Давай сначала оденемся. — Лили положила подгузник на стол, решив выбросить его позднее. Интересно, где же тут ведро? Силы ее иссякали. Кристел никогда не была очень организованной, однако наверняка поставила ведро и упаковку с чистыми подгузниками в пределах досягаемости.
— Лили грустная, — заметила Эшли. — У нее слезки.
Лили осознала, что ее щеки залиты слезами.
— Ты права. — Она вытерла лицо детской салфеткой. — Все хорошо, — заверила она Эшли, ощущая, что внутри у нее как будто стремительно разматывается канат. Она больше не принадлежала себе. Ее лучшая подруга умерла, а Лили не могла даже поплакать о ней. — Все в порядке, — она заставила себя улыбнуться. — Да?
— Да.
Лили засуетилась, надевая на малышку подгузник, маечку и штанишки. Подняв Эшли, чтобы поставить ее на пол, она заметила свое отражение в круглом настенном зеркале в розовой раме.
Она выглядела так, как и предполагала, — после такой–то ночи. Но в душе Лили все изменилось. Теперь там царила ужасная, непроглядная тьма. Торопясь вслед за Эшли, спускавшейся по ступенькам, Лили осознала окончательно и бесповоротно, что ее жизнь никогда не будет такой, как прежде. Она вдруг увидела в себе другого человека, незнакомку, оказавшуюся в ее теле.
Эшли держалась за палец Лили, пока они мучительно медленно спускались по лестнице, с каждым шагом приближаясь к ужасной реальности. Шон стоял внизу. Лицо его было непроницаемо. Когда они дошли до середины, Лили ощутила, что кто–то идет за ними, и оглянулась.
— Чарли!
— Мама, — сонным голосом пробормотала Чарли. — Где мама?
— Мама! — ангельским голоском повторила за ней Эшли.
Лили и Шон обменялись растерянными взглядами. При виде заспанного личика Чарли Лили чуть было не расклеилась снова. «Как? — в ужасе думала она. — Как сказать ей это? »
— Доброе утро, зайка. — Лили погладила девочку по взъерошенным волосам.