Павел Андреевич опускает голову, потом поднимает на меня виноватые глаза, достает из кармана папиросу, молча раскуривает ее. Он вдруг становится старым-старым. Кажется, он ждет утешений. Хочется сказать ему что-нибудь такое, но он сам дрогнувшим басом произносит:
— Пойду я, Слава. До завтра.
Ужином, как всегда в последнее время, меня кормила Настя. С ее остренького лица, усеянного оспинками, не сходило выражение затаенного блаженства. Со мной она не разговаривала и кормила рассеянно. Задумывалась и вдруг забывала донести ложку до моего рта. Я сначала старался не обращать внимания, а потом не выдержал:
— Что это с тобой сегодня? Влюбилась, что ли?
— Ага, Славонька, ага. Влюбилась. — Настя засмеялась, и ее вытянутые вперед губы приняли нормальное положение, так что лицо стало даже привлекательным. Она наклонилась ко мне и прошептала упоенно: — Ах, Славонька, как влюбилась!.. Как вроде сон приснился…
— Поздравляю! — иронически усмехнулся я. — Рад за тебя. Но умирать по этому поводу голодной смертью категорически отказываюсь. Так что давай, влюбленная, корми как следует. Мне после операции поправляться надо.
— А я разве что?.. Я — без разговору… Уж я тебя, Славонька, так накормлю, так накормлю!..
Мы и не заметили, как в палате появился Митька.
— Гляди, еще ужинают! А мы-то уж заправились. Это кто же кормит Славку? — спросил он, притворно удивившись. — Никак Настя? Гляди, и впрямь она! — Здоровой рукой он обхватил сестру за шею и привлек к себе. Она игриво захохотала. Митька спросил: — Долго еще? Давай, подружка, побыстрей.
— Нетто я мешаю? — все еще смеясь, обиделась Настя. — Ты чего, Дмитрий? Мы-то теперь, чай, не чужие?
Я изумился и посмотрел на нее вопросительно. Настя не отвела глаз. А Митька внушительно изрек:
— Мужской разговор, понятно?
— Отчего же не понять? Опосля погуляем?
— Погуляем, погуляем. Как потолкую со Славкой.
— Выходи шибче. Я в аллейке побуду, на скамеечке.
Она выскользнула из палаты, как будто птица неслышно выпорхнула. В каждом движении ее, во всем ее существе ощущался переизбыток счастья. Подождав, пока за ней закроется дверь, Митька усмехнулся и подмигнул мне.
— Братцы, а что, ежели я закурю? — спросил Тучков.
— Кури.
— А как доктор нагрянет аль сестра дежурная?..
— Иди ты к черту!
— Вот еще! Чего на людей-то бросаться? Обидел я кого, что ль? Коль так, закурю без спроса.
Митька подтащил к моей кровати стул, поморщился от боли, сел. Некоторое время не открывал глаз, как бы прислушивался к тому, что делается с его телом. Я услышал вздох и спросил:
— Чего корчишься? Болит что-нибудь?
— Да так чтоб особо — ничего… Свищ какой-то под лопаткой докторша отыскала… Операцию делала. Страсть как больно было. Лежать бы мне нынче надобно.
— Какого же черта?..
— Да как улежишь? — Митька опять вздохнул. — Проведал давеча, ты тут. Хотел было тотчас и навестить — самого в операционную повели. А тут еще Настенка, — подмигнул он самодовольно, — дьявол бы ее!.. — и усмехнулся, понизив голос: — Вконец заездит гвардию девка.
— Ты что же, и с ней?..
— Жалею я их, Славка. Страсть как жалею. Душа у меня такая жалостливая. Они-то, должно, это чуют. Вот и… я их жалею, а они меня — нисколь. Да ну их, Славка, всех!
— Неужели и сегодня пойдешь? После операции?
— Чего ему, кобелю, не иттить-то? — внезапно вмешался в наш разговор Тучков. Голос его выдавал зависть. — Чего у него там за операция? Разговоров-то — свищ под лопаткой! Кабы у меня такое ранение, я сам бы по бабам шастал. «После операции»! «После операции»!..
Очень уж обижен был, наверное, на свою судьбу Илюша Тучков. Я посмотрел: не плачет ли? Нет, он сидел на кровати к нам спиной и пускал струйки дыма в открытое окно.
— Ты бы лучше поменьше курил в палате, — сказал я.
— Вот еще! Теперь этот курить не позволяет…
Митька был задумчив. Он сидел на стуле, положив ногу на ногу, и рассматривал чересчур длинные ногти на пальцах своей правой руки. Серый госпитальный халат на груди был распахнут, и нательная рубаха осталась незастегнутой. Под ней была толстая повязка — тугие слои ваты и бинта.
— И сегодня все-таки пойдешь? — опять спросил я.
— А чего делать? Слыхал, зовет. — Митька и на этот раз усмехнулся не без самодовольства. Но все же осторожно покосился на Тучкова. Тот будто не услышал этих его слов. Митька наклонился ко мне и зашептал прямо в ухо, зашептал доверительно, со значением: — Я к тебе не просто так, Славка, — я для разговору.