Обо всем этом он говорил чересчур рассудительно, и усмешка на его лице была слишком безмятежная и благодушная, вроде его ничуть, в общем-то, не тревожило, встретятся они еще когда-нибудь или нет. Она с ужасом подумала, что он всегда был таким. Сделалось худо сердцу, и, будь Алексей понаблюдательнее, он бы заметил, как она переменилась в лице.
— Ты-то хоть любишь меня, Алеша? — спросила Галя.
Глупо об этом спрашивать. Слова тут ничего не скажут. Но больно уж ей хотелось ненадолго хотя бы продлить надежду. Капитан Стригунов опять сжал ее руку:
— Конечно, милая Галочка, конечно. Очень люблю.
Она более не должна была идти на поводу у своего чувства. Все стало ясно: с ней стряслась беда — она ошиблась в человеке. Галя, однако, не подчинилась рассудку:
— Ты будешь мне писать?
— Конечно, милая Галочка, конечно.
— Когда же мне ожидать от тебя писем?
— Когда? Скоро, очень скоро. Днями мы проедем через Будапешт. Может быть, постоим здесь. Я разыщу тебя, мы поговорим обо всем, а потом я буду писать тебе часто-часто.
Он даже не спросил, долго ли она тут пробудет, как искать ее! Даже не сказал, что скучает по ней… Господи! Она видела, он мечтает поскорее оказаться в вагоне, добраться до своего дивизиона, где и не вспомнит о ней ни разу…
Капитан Стригунов украдкой взглянул на часы. Она отдернула руку, поднялась и твердо, ужаснувшись в первое мгновение тому, что собирается сказать, произнесла:
— Вы свободны, товарищ капитан. Можете идти.
Он сделал было движение к ней, вроде бы стараясь показать, что никуда не торопится, что она зря его подозревает в безразличии к себе. Но Галя отступила на шаг и попросила:
— Не надо, Алеша. Пусть наша последняя встреча закончится без обмана. Тебе надо ехать? Вот и иди.
Капитан Стригунов пожал плечами и пошел к вокзалу.
Господи! Как она возвращалась на Модач-тер! В глазах плавились разрушенные здания, прохожие плыли в тумане. Губы ее шептали бессмысленно: «Будь ты проклят!.. Будь ты проклят!..» Мимо часового у входа в комендатуру Галя проскользнула, чтобы тот, упаси боже, не заметил ее набрякшего от плача лица, взбежала на второй этаж. И Томка вскрикнула:
— Галка! Что случилось, Галка?
— Ничего не случилось. Позволь пройти!
Спустя минут пять они уже сидели, обнявшись, на кровати возле окна, и Галя рассказывала подруге о встрече с капитаном Стригуновым. Томка докурила одну и начала новую.
— Шуганула его? И правильно сделала. Стоит из-за такого слезы лить? Этого дерьма на тебя — пруд пруди. Можно подумать! Харя зверская, нос — прыщик, уши — во…
— Ты меня не утешай. Не надо.
— Вот еще! Нравится киснуть — кисни.
— Неужели ты не понимаешь, Томка? — Галя прямо-таки взвизгнула. — Я любила его. Он был моим мужем!..
— Мужем? Ха-ха! Муж, подружка дорогая, — не тот, с кем переспала. Муж — друг на всю жизнь. Покажи мне такого, найди. Не глядя, что мужик, я его на руках носить буду.
Она и впрямь глупа. Так думала о себе Галя нынче. Не то ей было страшно, чего на самом деле надо бояться. Понятно, Томкины слова «война все спишет» отвращали ее. Да и неправда это. Ничего война не спишет. Всякая боль оставит в душе рубец на всю жизнь, всякая неудача, всякая обида непременно со временем напомнят о себе. Твое навек останется твоим. Не то страшно, что поверила она однажды худому человеку, а то, что любовь свою, самую первую, самую чистую, попусту растратила. А ведь живет где-то человек, для которого ее любовь стала бы счастьем. Повстречает ли она его? Где его искать?
Исцеление, понятно, раньше или позже пришло бы. Ей, однако, показалось, что, как повстречала она в этом госпитале Славика, в душе у нее не осталось более места для Алексея Стригунова. Жизнь сделалась уравновешенной, душа — спокойной.
С Томкой они встречались только на ходу. Дома вместе не бывали. Когда она свободна, подруга дежурит; Галя в госпитале — Томка отдыхает. А поговорить с близким человеком надо было просто позарез, рассказать о том, что делается в душе у нее с той норы, как со Славиком тут свиделась. Поделиться с Томной надо было, оттого что не одно лишь душевное успокоение замечала в себе Галя, а и беспокойство и неуверенность.
Совестно сказать, но Галя обрадовалась, когда подруга схватила простуду и слегла с температурой. Приходя домой из госпиталя, она заставала Томку на кровати с папиросой во рту. На стуле у изголовья толпились бутылочки с лекарственными наклейками. Подруга стряхивала пепел в блюдце, глядела в потолок и все о чем-то думала. Лицо ее выглядело отрешенным.
И нынче Томка, лежа в кровати, пускала к потолку сизые струи дыма. На скрип двери она повернула голову. Некоторое время молча разглядывала Галю.