- Я умоляла папу снять свою кандидатуру,- всхлипывая, говорит она.- Когда началась эта серия убийств, у меня появилось мрачное предчувствие.
Она вновь разражается рыданиями.
Я собираю в большой узел всю присущую мне тактичность и, подбирая такие голосовые модуляции, от которых потерял бы сознание разводной ключ, вкрадчиво говорю:
- Вы присутствовали вчера на предвыборном собрании?
- Нет, из-за ребенка.
- А ваш муж?
- Он был в отъезде и только что вернулся, четверть часа назад.
Вот те на! Мне это нравится! Зять разъезжает, в то время когда его тестя-мукомола отправляют молоть зерно у Господа Бога.
- Где он был?
- В Париже.
- По делам?
- Да.
Между тем, как говаривал один мой знакомый торговец термометрами, входит супруг. Это высокий, худой, достаточно интересный парень, с черными бархатными глазами и в черном бархатном пиджаке. Брюнет с прической под Робера Оссейна. Лицо у него осунувшееся то ли из-за смерти папаши, то ли из-за того, что он крепко гульнул в Париже.
А может быть, и из-за того и другого.
У него есть право взглянуть на мое удостоверение, поэтому он смотрит на него понимающе и вяло кивает, чтобы дать мне понять, что готов отвечать на мои вопросы.
- Этой ночью вы были в Париже? - спрашиваю я без малейшего скептицизма в голосе.
- Да.
- В какой гостинице?
- "Георг V".
- Спасибо.
Я охотно порасспросил бы его о подробностях вечера, но я слишком джентльмен, чтобы делать это в присутствии его жены.
- Как мне сказали, вы только что вернулись?
- Действительно.
- Спасибо. Мадам,- начинаю я новую атаку, оборачиваясь к рыжей блондинке.- Вы слышали, когда вернулся ваш отец?
Она отрицательно качает головой.
- Я очень крепко сплю. Сегодня утром меня разбудили лишь крики Августины.
- Сколько у вас ключей от двери, которая ведет в гараж?
- Два.
- У вашего отца был один...
- Оба, господин комиссар.
- Как оба?
Зять объясняет мне:
- Недавние события сделали моего тестя осторожным. Эта дверь в гараж могла бы позволить любому проникнуть без труда в дом. Он ее постоянно держал запертой и никогда не расставался с ключами.
- Этим и объясняется то, что я вынужден был взломать дверь, понимаете? - заканчивает Мартине.
- Понимаю. Пойдем теперь к Августине. Вы нас проводите, господин... э-э...?
- Дюрон,- представляется зять.
ГЛАВА XI
О изумление! О ярость! Угадайте, кого я обнаруживаю на кухне? Я не ставлю тысячу франков, это было бы выше официального курса, но ставлю девятьсот восемьдесят! Берю и Морбле.
Они сидят за большим столом и прихлебывают кофе, который им подала Августина. Августина - толстая, тучная, дородная баба с прической, напоминающей приют для путешествующих диких голубей. Она подливает им в кофе солидную дозу алкоголя.
- Что это значит? - возмущенно спрашиваю я.
- Сейчас я тебе объясню,- нечленораздельно бормочет Берю.- Так как утром делать было совершенно нечего, то хороший кофе с капелькой нашатырного спирта был бы кстати. Ну и мадемуазель, которая сама доброта...
Я завладеваю бутылкой, чтобы ее понюхать. Ни мое предчувствие, ни исходящий из ее горлышка запах меня не обманули:
это, конечно же, кальвадос!
- Ты называешь это нашатырным спиртом?
- Нет. У нее его не оказалось. Ну и пришлось, как говорится, жрать раков, если нет рыбы, разве не так?
Не желая учинять скандал в присутствии вышепоименованного Дюрона, который меня сопровождает, я откладываю на более позднее время круиз в Сарказмово море.
- Господин Дюрон,- вкрадчиво говорю я,- не могли бы вы рассказать, чем занимались вчера вечером?
О! Как он подпрыгнул, мои рыбки! Ох и не любит же он намеков, этот пребывающий в печали зять.
Таящееся в вопросе подозрение сминает его лицо, словно туалетную бумагу. В мгновение, в одно-единственное мгновение этому красивому парню удается стать таким безобразным, как тридцать шесть обезьяньих задниц, висящих на одной палке.
- Что вы хотите сказать? - мяукает он.
- Ничего, кроме того, что сказал,- отвечаю я спокойно.- Я вас спрашиваю, что вы делали вчера в Париже?
Он сжимает челюсти, словно созданные, чтобы раскалывать орехи.
- Господин комиссар, я не вижу, чем мое времяпрепровождение в Париже может вас заинтересовать?
Ну, это уже переходит всякие границы! Вы прекрасно знаете вашего дорогого Сан-Антонио, цыпочки мои: терпение не относится к моим сильным сторонам.
- То, что вы не видите, не имеет ровно никакого значения,- наставительно говорю я ему,- важно, что вижу я.
Раздается рев, издаваемый Морбле.
- Паяльную лампу, в бога мать!..- вопит экс-унтер-офицер.- Дайте мне паяльную лампу, и я заставлю его сознаться в чем угодно - в прошлом, настоящем и будущем!
Его Величество успокаивает Морбле до краев налитым стаканом кальвадоса.
- Так что, господин Дюрон?
- Дюрон, Дюрон, считай ворон! - напевает Берю, который никогда не упускает случая продемонстрировать обширность своей культуры.
Дюрон растерянно озирается вокруг. Он видит лишь враждебные лица. И самое враждебное среди всех - лицо Августины, которая, похоже, его более чем недолюбливает.
- Должен ли я говорить при прислуге? - поспешно спрашивает он.
Ну и наглец! Мне просто приятно его унизить!
- А вы предпочли бы говорить в присутствии вашей супруги? - невинно спрашиваю я.
- Я ужинал с одной дамой,- признается он.
- В самом деле?
- Да, конечно.
- Как звали даму?
- Люлю.
- Этого маловато, чтобы иметь о ней представление.
- Это все, что я о ней знаю. Я ее встретил под вечер в одном из больших кафе Булонского парка, пригласил ее поужинать.
- Куда?
- К Лассеру.
- А затем?
- Мы отправились в ночной бар "Безумная лошадь".
- А потом?
- Потом было три часа утра. Думаю, что с этого момента могу считать себя вне подозрения?
- Все-таки расскажите,- настаиваю я.
- Мы отправились в гостиницу недалеко от площади Этуаль. Я вам дам точный адрес.
- Хорошо. Все! Можете идти к жене и успокоить ее.
С недовольным видом он выходит из комнаты и сильно хлопает дверью, чтобы дать мне понять, что он обо мне думает.