Я размышляю. Ляплюм думает, что нас прервали, и в отчаянии повторяет: "Алло! алло! алло!"
- Успокойся, сынок. Я думаю. Ты должен попытаться с ней познакомиться.
Мое предложение не вызывает у него энтузиазма.
- Безнадежное дело, месье комиссар! Я не обладаю вашей артистичной внешностью. Женщины не бросаются на меня, а когда мне случается овладеть ими, мне достается больше упреков, чем благодарностей.
- Прекрасно, следи за ней, я приеду сам.
Вот так. Это решение пришло неожиданно. Совершенно неожиданно! Я услышал, как говорю это, не испытывая необходимости что-то решать. Что меня подтолкнуло? Желание понюхать парижский воздух.
Я записываю адрес Ляплюма, вешаю трубку, чтобы тут же попросить номер хибары Приди-Папуля.
- Соедините меня с Пино,- прошу я телефонистку после того, как представляюсь.
Звонки принимаются разыскивать этого доходягу. Наконец до меня долетает его насморочный голос, едва различимый, настолько заложены его носовые пазухи.
- А, это ты Сан-А? - мямлит Развалина.- Представь себе, что я страшно простудился. Я как раз думаю, не поспать ли мне...
- Поспишь в другой раз, старик,- решаю я за него,- а сейчас прыгай в машину и езжай в Белькомб-на-Му.
- Что? - задыхается он от возмущения.- Но у меня температура 38,2 градуса!
- Это доказывает, что обмен веществ у тебя функционирует. Делай, что я тебе говорю: это неотложно и серьезно.
- Но что случилось? - хнычет развалина
- Случилось то, что жизнь Берю в опасности. Мне нужен верный и опытный человек, чтобы обеспечить его защиту, улавливаешь?
- Но я...
Я вешаю трубку, чтобы положить конец его рассказу о своем гриппе и своих болях.
Он, должно быть, еще продолжает балаболить там, на другом конце провода. Я знаю, что Насморочный приедет и сделает свою работу. Хилый, болтливый, этот папаша Пино постоянно пребывает одной ногой в могиле, другой на банановой кожуре, но удар держит хорошо
- Есть какие-нибудь новости о Матье Матье? - спрашиваю я у дежурных.
- По-прежнему никаких,- отвечают мне.
Я приказываю моим господам-помощникам раздобыть любой ценой его фотографию
- Когда вы ее найдете, разошлите во все газеты для опубликования и пошлите одну в уголовную картотеку
Мне говорят "Yes", я отвечаю "0'кэй" Затем сажусь в новый автомобиль и устремляюсь в Париж, через Сен-Тюрлюрю, так как рассчитываю заскочить в отель.
* * *
Я нахожу Фелицию мертвой от страха и пытаюсь ее успокоить
- Мама, это не меня хотели убрать, а Берю. И вообще все складывается как нельзя лучше.
- Да, ты так считаешь? - восклицает моя добрая дорогая мама.
- Ну да. Надо, чтобы дело шевелилось. Плохо, когда наступает застой. Я отправляюсь в Париж для одной серьезной проверки. А тебе я хочу поручить небольшое расследование.
- Мне? - удивляется моя славная мама.
- Послушай, мама Бомбу сунули под сиденье машины в промежуток между моментом, когда я вывел ее из гаража, и моментом, когда мы в нее сели. Между этими моментами прошло не более десяти минут. Постарайся узнать, кто в это время здесь бродил, кто мог приблизиться к машине.
- Ты не думаешь, что бомбу могли подложить ночью?
- Уверен, что нет. Кто мог предвидеть время нашего выезда из отеля, поскольку, ложась спать, я и сам этого не знал. Поверь мне, сделано это было тогда, когда я говорю.
- Почему ты не хочешь поручить расследование твоим инспекторам? - спрашивает она
Я улыбаюсь ей
- По очень простой причине, мама Здесь деревня. Люди страшатся полиции. Чем больше чиста их совесть, тем больше они ее боятся. Как только легавый приступает к расспросам, они начинают играть в молчанку. К тебе же у них нет недоверия, и они будут говорить. Понимаешь?
- Я сделаю невозможное,- обещает Фелиция.
За эти слова она получает право на супер-гран-родственный поцелуй своего малыша.
Полтора часа спустя я прибываю в столицу
* * *
Гостиница оказывается скромным, слегка буржуазным семейным пансионатом, расположенным в глубине двора и - любопытная деталь - напоминающим мне своей атмосферой особняк покойного графа.
В бюро я обнаруживаю достойную особу с седыми, выкрашенными в синий цвет волосами, с головы до ног одетую в сиреневое.
Я справляюсь о Ляплюме, и она вызывает его по внутреннему телефону. Я ожидаю своего сотрудника в салоне, обставленном ивовой мебелью, которая отчаянно жалуется, когда ею пользуются
Появляется Ляплюм в одной рубашке.
- Ну что, парень,- спрашиваю я его,- как твои дела?
- На том же самом месте,- жалуется он - Я попытался было поухаживать за нашей дамой, но это бесполезно!
- Она ушла?
- Нет, она слушает радио в своей комнате.
Несколько секунд я раскачиваюсь в кресле, спрашивая себя, что же следует предпринять
Ляплюм легким и незаметным жестом касается моего плеча
- Вот она,- выдыхает он.
Я вижу идущую девчонку, о которой самое малое, что можно сказать, так это немедленно следует удалить с ее пути всех сердечников. Она так прекрасна, что у вас перехватывает дыхание, разрывается аорта, спинной мозг превращается в серпантин! Ну и девушка, бог мой!
Наташа Баннэ - это ходячее великолепие Я поднимаюсь, словно загипнотизированный, и следую за ней
Она выходит на бульвар с единственным и любимым сыном Фелиции, который следует за ее ножками на каблуках-шпильках. Париж пахнет Парижем в высшей степени. Воздух пропитан нежностью, поскольку летом движение автомобилей незначительно. Я немного обгоняю ее, не в силах оторвать взгляда от красавицы. Что может быть лучше, чем идти по городу с глазами, прикованными к грудям девушки. Груди эти, поверьте мне, стоят грудей Софи Лорен!
Она спускается по Пор-Руаялю к бульвару Сен-Мишель, потом по бульвару Сен-Мишель к кафе "Дюпон-Латен".
Я вхожу вслед за ней в это многошумное заведение. В Латинском квартале на лето всегда остается какое-то количество студентов, с которыми можно завязать знакомство в какой-нибудь пивной. Несколько красивых негров, сопровождаемых красивыми блондинками (что вполне в порядке вещей), и несколько красивых брюнеток, сопровождаемых красивыми блондинами (что также вполне естественно), болтают на многих и разных языках. Моя Наташа усаживается в спокойном уголке за лестницей и заказывает скромную еду в полном соответствии с калорийными рекомендациями "Эля".