К счастью, я нахожу свободный столик рядом с ней. Я голоден, как людоед, но воздерживаюсь от пантагрюэлистекого заказа: это выглядело бы несерьезно. В жизни никогда не следует упускать из виду психологическую сторону дела. Неприлично заглатывать сочное мясо, когда собираешься очаровать сестричку, которая мучает свой желудок режимным грейпфрутом с ветчиной. Поэтому я, набирая очки, заказываю полужареное мясо. Она заказывает полбутылки минеральной воды, а я отваживаюсь на кружку пива. В этом есть какая-то новизна, разумность, что-то прогепатическое, если не эпатирующее.
И игра начинается. Наташа не сразу обращает на меня внимание, и напрасно. Если существуют зрелища, которые полностью оправдывают деятельность братьев Лиссак, ваш покорный слуга как раз и представляет одно из них со своим обволакивающим взглядом.
Сила моего взгляда такова, мой магнетизм настолько мощен, что красавица в конце концов поворачивает свою прекрасную русую головку в мою сторону. Нет надобности всматриваться в глубину ее зрачка, чтобы понять, что мои усилия не пропадают даром. Тут же я начинаю чувствовать себя очень хорошо и понимаю, чего мне не хватало в Белькомбе. Парижа! Парижа, с его пьянящим воздухом, его красавицами, его запахом... Расслабляющий отдых в Сен-Тюрлюрю привел меня к отупению. Здесь я вновь обретаю свой тонус, свою сущность и свою стремительность. Я подобен тем японским бумажным цветам, которые, будучи поставлены в стакан с водой, мгновенно разбухают. Я был сморщен, словно печень, пораженная циррозом. Но бросьте меня в Париж - и свершается чудо.
И, поскольку сегодняшним утром в парижском воздухе ощущается что-то вроде предустановленной гармонии, появляется торговец лотерейными билетами. Тип этот похож на чесоточную крысу с перхотью на плечах. Он передвигается от столика к столику, но дела у него идут плохо. И тут он устремляется к столику Наташи и начинает ей вовсю предлагать купить счастье. Наташа отказывается. Ей хочется, чтобы этот тип оставил ее в покое. Но он продолжает настойчиво к ней цепляться. Сидящая в одиночестве красивая девушка - идеальная жертва. Он становится назойливым. Он даже доходит до того, что нагло кладет перед ее тарелкой лотерейный билет. И тут рыцарь Байяр, способный заменить сливочное масло и шпанскую мушку, встает и устремляется к докучливому приставале.
- Но ведь мадемуазель говорит вам, что ей не нужны билеты! - чеканю я впечатляющим голосом.
Он смотрит на меня, хлопает обсыпанными перхотью ресницами и ворчит:
- Ты чего сюда суешься?
Я сую ему тысячу франков и беру у него три билета.
- Проваливай!
Он сразу же отказывается от выражения недовольства и уходит, пытаясь сохранить достоинство.
- Спасибо,- говорит мне нежное дитя.
Я улыбаюсь ей, держа в руке три билета.
- Давайте поспорим, что я вытащил выигрышные номера!
- Вполне возможно!
- Именно так приходит удача, достаточно почитать "ИсиПари", чтобы в этом убедиться. Если я выиграю, разделим выигрыш пополам, согласны?
Ну и вот: это началось, ребята, как в 1914! Спустя четыре минуты мы пьем вместе кофе, а через четверть часа прогуливаемся по бульвару СенМишель. Девочка эта прекрасна и чудесно пахнет. Ее теплота похожа на весеннюю теплоту. Черт возьми, я становлюсь лириком! Придется принять очистительное!
Она говорит мне, что ее зовут Наташа, что меня очень удивляет. Она дочь бывшего русского дипломата, недавно умершего князя Игоря Банничкова. Живет она скудно на маленькую ренту и пишет книгу о традициях молдавско-валашского искусства в современных направлениях.
- У вас много друзей? - спрашиваю я.
- Нет.
У нее едва заметный акцент, унаследованный от папы. Это восхитительно. И я предпринимаю попытку поискать его между ее зубами, настолько он приятен. Она не противится этому. Мы фрахтуем тачку и просим отвезти нас в Булонский лес. Птички и садисты предаются любви в его зарослях. Мы находим более или менее укромный уголок (за нами наблюдают всего лишь сорок восемь любопытных, спрятавшихся в кустах) и начинаем любовное воркование высшего класса со столкновением слизистых и соло в четыре пальца на подвязках.
Я исповедую эту девицу. Есть ли у нее любовники? В этом не было бы ничего удивительного, учитывая ее возраст и физические данные. Она отвечает, что свободна сейчас, что я ее подхватил как раз после разрыва... Меня это заинтересовывает, и мое возбуждение передается также и уху.
- Как может мужчина вас покинуть? - возмущенно взрываюсь я.- Это просто немыслимо.
- Не он меня покинул, а я его!
- Это другое дело. Только не говорите мне, что он вам изменял: я не могу это ни допустить, ни потерпеть.
Она становится серьезной, ее скулы каменеют, взгляд делается неподвижным.
- Нет, это гораздо серьезней.
- Да что вы! Расскажите мне все, любовь моя!
Вместо сорока восьми нас окружают теперь сто двенадцать любопытных, словно японцы в сингальских джунглях во время последней войны. Они сдерживают дыхание, надеясь увидеть заключительную часть наших игр. Девчонка ничего не замечает.
- Я узнала, что этот человек - коммунист! - говорит она.
- Что вы говорите?
- Да, вы не ослышались,- отвечает она живо.- Коммунист.
Я этого не знала. Он был элегантен, благороден. Граф все-таки, и я ему верила. Но, увы! Все рушится. Представляете себе эту шекспировскую драму? Я, дочь великого князя Банничкова, укрывшегося во Франции, разоренного Советами, являюсь любовницей какого-то коммуниста! Я думала, что убью его.
- Расскажите-ка, расскажите-ка мне об этом, это захватывающе. Я понимаю ваши страдания, моя дорогая. И я разделяю ваш справедливый гнев.
Она ловит божью коровку, которая ползет по шву ее чулка, целует ее и возвращает ей свободу.
- Я познакомилась с ним в Париже. Я любила его два года и принадлежала ему.
Это устаревшее изысканное выражение вызывает во мне восторженное тремоло.
Когда в середине двадцатого века девушка заявляет вам по поводу какого-нибудь хмыря, что она "принадлежит" ему, есть отчего взять в руки свои мужские причиндалы, прокалить их с помощью паяльной лампы и окрасить суриком, не так ли?