— Трахай, Трэвис! — продолжал подначивать его Дедуля, надрачивая в своем кресле с красным от усердия лицом. — Кончи ей прямо в башку, мальчик! Трахай эту оборвашку!
И Трэвис трахал. Правда много времени у него это не заняло. Он почувствовал, как нарастает внутри него наслаждение, и оно было несравнимо ни с чем. Зрачки Трэвиса сошлись в кучку. Он схватил Чесси Кинни за огромные, потрескавшиеся от грязи уши и стал долбить еще жестче, как будто ножевой разрез в ее мозгу был горячим, сосущим ртом пятидолларовой придорожной шлюхи. В следующий момент Трэвис приподнялся на цыпочки, застонал, и выпустил мощную струю спермы в «мозолистое тело» мозга Чесси Кинни. Хотя он все-равно не знал, ни что такое «мозолистое тело», ни что такое «центральная борозда», ни что такое «затылочный полюс». Достаточно сказать, что он выпустил мощную, горячую струю прямо ей в башку. И это было здорово. Никогда в жизни ему не было так хорошо.
— Ох, едрен батон, Дедуля! Позволь мне сказать, «кончун» был что надо.
Трэвис отступил назад, сырой от пота. Его обмякший член выскользнул из свежепроделанной дырки.
— Да уж, мальчик! — согласился Дедуля. — «Головачи» — это нечто, правда? Кому нужна женская писька, если можно трахать башку?
— Но… Дедуль. — Трэвис замялся, чувствуя себя очень виноватым. Все то время, пока он ублажал себя, бедный Дедуля сидел с торчащим из штанов старым, но все еще рабочим хреном.
— Едрен батон, Дедуль. Ты ж сам еще не кончил.
— Да, неважно, мальчик. Старику вроде меня, нужно время для этого дела. Смотреть тоже неплохо. Глядя, как сильный, молодой мужик вроде тебя, трахает башку, я вспоминаю былые деньки. И позволь мне сказать вот что, сынок. Я перетрахал достаточно голов на своем веку.
— Бьюсь об заклад, что так оно и было, Дедуль, — согласился Трэвис, застегивая ширинку. — Почему б тебе не трахнуть башку прямо сейчас? Вон на столе у нас свеженькая, если не брезгуешь после меня.
— Ох, едрен батон, сынок. Я ценю твою заботу, но мой «мозготрах» остался в прошлом. Не могу встать с этого проклятого кресла. Ножек-то нет.
Трэвис улыбнулся широкой теплой улыбкой любящего внука. Он знал, как помочь Дедуле.
— Я буду твоими ногами, Дедуль, — сказал он и поднял своими огромными мускулистыми ручищами Дедулю с кресла и поднес его к мертвой голове Чесси Кинни. — Не позволю, чтобы мой Дедуля сидел и смотрел, как я трахаю башку, а он нет. Дааа!
Трэвис поднял старика с кресла с такой легкостью, как будто это была подушка с утиным пухом.
— Не беспокойся, Дедуль, я не стал в тюрьме пидором, но придется мне ненадолго взять твоего «петушка», чтобы направить куда надо.
В следующий момент Трэвис схватил торчащий член Дедули и, удерживая его одной рукой на весу, и направил прямиком в ждущую теплую дырку в башке Чесси.
— Ох, Трэвис, — прохрипел Дедуля в неземом блаженстве. — Не могу описать, как здорово, почувствовать свой писюн в девкином мозгу столько лет спустя.
— Давай, Дедуля, — подгонял Трэвис. — Трахай эту башку! Трахай! Залей эту дырку молофьей!
И морщинистый Дедуля принялся наяривать, любезно поддерживаемый на весу своим добрым, крепким внучком.
— Не спеши, Дедуль. Накачай ее, как следует. Не стесняйся! Трахай!
Дедуля вилял своей старой плоской задницей и, несмотря на возраст, меньше, чем через минуту заохал-заахал, задрожал, затрясся, как осиновый лист, в оргазмическом блаженстве.
— Ооо-дааа, ооо-дааа, дааа! — вырвался у него из горла хриплый стон. — Ох, едрен батон, Трэвис! Я так охрененно сейчас кончил ей в мозг! Еще хватит в моих старых яйцах молофьи, чтоб залить доверху это «отхожее ведро»!
Слюна капала на его белую козью бородку, глаза закатились в экстазе.
— Ох, это лучший кайф, какой есть в мире! Боже, мальчик, я вкачал в нее столько молофьи! Странно, что у нее из ушей еще не брызнуло!
— Молодец, Дедуль! — одобрительно воскликнул Трэвис. — Ты показал этому треклятому Неддеру Кинни, где раки зимуют. Накачал его женушку в башку!
Трэвис посадил старика обратно на каталку. Но как только Дедуля сел, он поднял на Трэвиса глаза и расплакался.
— Ох, едрен батон, Дедуль. Что не так?
— Мальчик. — Дедуля плакал навзрыд, его кадык ходил ходуном. — Послушай, за всю мою жизнь никто не делал для меня ничего добрее…
Трэвис вытер огромную соплю об растрепанные волосы Чесси Кинни и гордо улыбнулся. Наконец он сделал что-то, что осчастливило его деда.
— Мне кажется, Дедуль, пока я сидел в тюряге, много кто из местных причинил вред моей семье. Так что, как ты говорил, если кто-то доставляет тебе проблемы, единственное правильное решение — доставить проблемы им самим. Так сказано в библии, верно?
— Правильно, сынок, именно так. Глаз за глаз, как говорится.
Трэвис пока не собирался тащить этот 250-фунтовый мешок с дерьмом на какое-нибудь поле. Он позаботится об этом позже.
— А раз тут много кто причинил моей семье вред за последние годы, на какое-то время «головачей» нам хватит. Как тебе это, а? Дедуль?
Дедуля уронил голову на руки и плакал от счастья.
— Слава тебе, Господи! Спасибо за то, что даровал мне такого хорошего внука!
Трэвис чуть сам не расплакался, глядя на дедушкину радость. Он нагнулся и взвалил Чесси Кинни себе на спину.
— Скоро вернусь, — объявил он. — Выброшу эту грязную жирную оборвашку где-нибудь в лесу. Надеюсь, опоссумы не побрезгуют жрать это вонючее деревенское сало.
Дело было не в ежемесячной «штуке» — продажные копы долго не держатся. Но Каммингс знал, что хорошо сыграет свою роль. Будет медленно прокладывать себе дорогу. Изучит территорию, все точки, и говнюков, которые ими заправляют. Этот чувак, Датч, пока ни за что не доверяет ему крупные партии «серьезного» товара. Так могло продолжаться несколько месяцев, но Каммингс еще докажет, на что способен. А пока он был начеку. Никогда не касался мешков с товаром, поэтому насчет отпечатков он мог не беспокоиться. И всякий раз, когда отправлялся в рейс, заменял свой табельный «Смит Энд Вессон» 13 модели на незарегистрированный револьвер «Уэбли». Если однажды запахнет керосином, и Каммингсу придется стрелять, ему не нужно будет беспокоиться, что баллистическая экспертиза выведет на его служебное оружие. Вот так он все обстряпал. В конце концов, он выведает, где хранится крупная партия товара и…
Об остальном он подумает позже.
Он поставил Кэт на колени поднос с едой, предварительно посадив ее в кресло перед телевизором. К ужину она даже не притронулась.
— Ты должна поесть, милая, — сказал он. — Тебе нужны силы.
Ее усталые веки задрожали.
— О, дорогой. Извини, что доставляю тебе столько хлопот, но я совсем не голодна. Я не могу есть.
— Ничего страшного, — сказал Каммингс. — Может, нам лечь спать? У тебя усталый вид.
Кэт лишь кивнула в ответ.
Посуду он вымоет позже. Он поднял с кресла ее бледное, одетое в ночную рубашку тело, и отнес на кровать. Лишь накрыв ее одеялом, он заметил, что она плачет.
— Милая? — его рука нежно коснулась ее холодной щеки. — Что случилось?
Содрогаясь от рыданий и часто моргая, она смотрела на него.
— Стью, извини меня. Я должна была тебе сказать, но не сделала этого. Я знаю, какая тяжелая у тебя работа. Но…
— Но что, Кэт?
Ее красивое личико сморщилось, когда она, наконец, решилась.
— Доктор Сеймур назначает мне новый антибиотик. Он стоит… он стоит… О, Стью, мне очень жаль!
Бедная девочка. Она была так больна, но у нее даже не хватало смелости назвать стоимость лекарства, способного ее вылечить.
— Препарат будет стоить еще триста долларов в месяц, это сверх тех денег, которые ты платишь за другие лекарства.
В любой другой ситуации Каммингс бы уже пал духом. Но его жена не должна же видеть его слабость, верно? Не должна видеть, как ее мужчина сломается под грузом суровой реальности. Ежемесячная тысяча, которую он будет грести с Датча, плюс дань за «самогонную» протекцию с людей Спаза — этого с лихвой хватит на дополнительные фармацевтические расходы. Поэтому Каммингс лишь улыбнулся.
— Не беспокойся, милая.
Он был рад, что сумел ей это сказать. Потом он солгал, но это была «ложь во спасение», не так ли?