— Я подумал, может ты катаешься на лыжах... — А ты? — Ты видел хоть одного негра на лыжах?
— И я к лыжам и близко не подходил.
— Но ты понял, о чем я говорю?
— Я все еще жду твоей истории, Стокс.
— Я ведь уже рассказал тебе все по телефону.
— Допустим, слышимость была неважная.
— О'кей, — кивнул Браун. — Пару недель назад я купил часть фотографии и пару имен у одного парня в Солт-Лейке. Заплатил две тысячи. Парень, который мне все это передал, только что приехал из Юты, и ему были нужны деньги.
— Как его зовут?
— Дэнни Фирт. Он отсидел восемь лет за вооруженное ограбление, вышел в апреле и нуждался в деньгах, чтобы подготовить следующее дело. Вот потому-то и захотел расстаться с тем, что имел.
— Это с чем же?
— Я только что сказал. Два имени и часть фотографии.
— И ты согласился заплатить за это две тысячи?
— Точно.
— Почему?
— Потому что Фирт сказал, что я смогу заполучить 750 тысяч, просто сложив из таких частей целую картинку.
— Он тебе так сказал, да?
— За то, что он мне сказал.
— Странно, что он еще не продал тебе Калмз-пойнтский мост!
— Это получше, чем Калмз-пойнтский мост, Вейнберг, и ты это прекрасно знаешь!
Вейнберг замолчал. Некоторое время он молча разглядывал свои ручищи, потом посмотрел Брауну прямо в глаза и сказал:
— У тебя есть часть фотографии?
— Да, есть.
— И два имени, так?
— Да.
— И что это за имена?
— Одно из них — твое.
— А второе?
— Я назову его только после того, как мы договоримся.
— Что же, по-твоему, означают эти имена?
— Мне кажется, это имена двух человек, у которых тоже есть части этой фотографии.
— И я — один из них, так что ли?
— Точно.
— Чушь собачья, — фыркнул Вейнберг.
— Я уже рассказал тебе большую часть этой истории по телефону, — сказал Браун. — Если ты так уверен, что это — чушь собачья, то что ты тогда здесь делаешь?
Вейнберг снова его оглядел. Он достал из кармана пачку сигарет, угостил Брауна и щелкнул зажигалкой, Потом откинулся на спинку стула, выпустил струю дыма и спросил:
— А твой дружок Дэнни Фирт сказал, каким образом ты сможешь получить эти 750 тысяч, сложив из этих кусочков целую картинку?
— Сказал.
— Как?
— Вейнберг... ты знаешь, и я знаю, что на фотографии показано место, где Кармине Бонамико спрятал награбленные деньги.
— Не понимаю, о чем ты говоришь!
— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Ну так как? Ты будешь продолжать строить из себя умника, или мы придем к соглашению?
— Мне нужна еще кое-какая информация.
— Какая?
— Откуда у твоего приятеля Дэнни взялась часть фото?
— Он получил ее от одного малого в Юте, которого приговорили к пожизненному заключению. У него не было никаких шансов выбраться, кроме побега, а бежать он не собирался. Дэнни обещал позаботиться о его жене и детях, если он отыщет эти деньги.
— Стало быть, Дэнни вышел, тут же передумал и решил продать свою картинку тебе?
— Так оно и есть.
— Какой честный парень этот твой Дэнни!
— А ты что хотел? — с улыбкой спросил Браун. — Честность среди воров.
— Это и приводит нас к тебе, — сказал Вейнберг, улыбнувшись в ответ. — А что числится за тобой?
— За мной много разного.
— Например?
— Последний раз я сидел в Сан-Квентине, — сказал Браун и снова улыбнулся. — Получил пять лет за подделку кое-каких документов. Но это было подстроенное обвинение.
— Подстроить можно все, что угодно, — кивнул Вейнберг. — Давай-ка вернемся к фотографии. Ты знаешь, из скольких частей она состоит?
— Я надеялся, что ты знаешь.
— Нет.
— Тем не менее мы могли бы прийти к соглашению.
— Может быть, — сказал Вейнберг. — Кто-нибудь еще знает об этом?
— Нет, никто не знает.
— Ты уверен, что не проболтался об этом своему братцу? Или какой-нибудь подружке?
— Нет у меня никакого братца. И я ничего не рассказываю подружкам, — Браун сделал паузу. — А что? Ты кому-нибудь рассказал об этом?
— Ни одной живой душе. Ты думаешь, я спятил? Ведь речь идет о таких деньгах...
— Ага, оказывается, ты знаешь, что это пахнет большими деньгами...
— Какое второе имя в твоем списке?
— Так мы договорились?
— Если только это не то имя, которое я уже знаю.
— А сколько имен ты вообще знаешь?
— Всего одно.
— Ну что же, мы в одинаковом положении.
— Если только это не одно и то же имя.
— В этом случае никто из нас ничего не теряет. Вот такое предложение, Вейнберг, хочешь — соглашайся, хочешь — нет. Я выкладываю свои фотографии и имя, ты — свои. Если мы найдем эти деньги, поделим их пополам, учитывая расходы. Ты ведь знаешь, я уже выложил две тысячи.
— Ну уж нет, пусть у тебя об этом голова болит, — сказал Вейнберг. — Я буду считать расходы только с этой минуты, но не рассчитывай, что я буду платить по твоим старым счетам.
— О'кей, забудем про эти две тысячи. Ну так как, договорились?
— Договорились, — сказал Вейнберг и протянул руку. Браун пожал ее. — Давай-ка глянем на твою часть фото.
— Не считай меня дурачком, — покачал головой Браун. — Ты ведь не думаешь, что она и в самом деле у меня при себе?
— Попробовать никогда не вредно, — ухмыляясь сказал Вейнберг. — Встретимся сегодня вечером. Тогда и выложим все на стол.
— Где?
— У меня.
— Это где?
— Саут Кирби, 220. Квартира 36.
— Когда?
— Одиннадцать вечера тебя устроит?
— Я приду, — сказал Браун.
Дом 220 по Саут Кирби находился в трущобе, сравнимой разве что с выгребной ямой. Артур Браун хорошо знал подобные трущобы. Переполненные мусорные баки прямо на тротуарах — тоже знакомая картина. И крыльцо его не удивило — потрескавшиеся цементные ступени, на которых белой краской выведено “НА ЛЕСТНИЦЕ НЕ СИДЕТЬ”, ржавые перила из кованого железа, во входной двери выбиты стекла. Замки на почтовых ящиках в вестибюле, куда обычно опускают чеки на пособие по безработице, сломаны. Свет не горел, и только единственная лампочка слабо освещала площадку первого этажа. Коридор пропах запахами кухни, пота и человеческих испражнений. Это зловоние, окутывавшее Брауна, пока он карабкался на третий этаж, напомнило ему о детстве. Он вспомнил себя, маленького, лежащего в постели и прислушивающегося к звукам, доносившимся с кухни, где ночью хозяйничали крысы. В той же комнате спят его родители, сестра шепчет в темноте с соседней кровати: “Они опять здесь, Арти?”, а он кивает с широко открытыми глазами и уверенно говорит:
— Они уйдут, Пенни.
Однажды ночью Пенни спросила:
— Арти, а если они не уйдут?
Он не знал, что ответить. Ясно представил себе, как утром заходит на кухню и видит, что комната кишит длиннохвостыми крысами, с острых клыков которых стекает кровь.
Даже сейчас его передернуло от этой мысли. “Арти, а что если они не уйдут?”.
Когда Пенни было семнадцать лет, она умерла от сверхдозы героина, впрыснутого ей в подвале другой девчонкой, которая, как и она, была новенькой в уличной шайке под названием “Принцы-воители”. Он вспомнил, как кто-то из ребят написал название шайки четырехфутовыми буквами на кирпичной стене — “ПРИНЦЫ-ВАИТЕЛИ”.
Поднявшись на темную площадку третьего этажа, Браун постучал в дверь квартиры 36 и услышал, как Вейнберг отозвался из-за двери:
— Да, кто там?
— Это я, — ответил он. — Стокс.
— Открыто, входи, — сказал Вейнберг.
Открыв дверь, Браун увидел коридор, ведущий на кухню, но самого Вейнберга не было. Только сейчас он сообразил, что голос Вейнберга прозвучал где-то совсем рядом с дверью, и это его насторожило. Он повернул вправо, вскинул руку для защиты от удара, но опоздал буквально на секунду. Что-то тяжелое ударило его по голове чуть пониже виска. Почти оглушенный, он упал на бок, попытался встать на колени, поднял голову и увидел прямо перед собой дуло револьвера 38-го калибра.
— Привет, Стокс, — сказал Вейнберг и ухмыльнулся. — Руки на пол, не двигаться или заработаешь пулю. Вот так-то.