Аврора не внемлет голосу разума.
Теперь она мечет молнии против меня. Теперь я рискую очутиться невеликодушной, неблагодарной и несправедливой.
Признаюсь, Авроркины треволнения не нашли во мне отклика. И сама не ведаю, для чего уступила ее настояниям.
— Но как же это сделать? — спросила я. — Если бы еще Николай Артемьевич был дома.
— Обыкновенно. Пошли к нему человека.
Я возражала:
— Строптивый санкюлот может с тем же успехом отговориться недосугом.
Однако сама уже размышляла, как бы тоньше и чувствительней задеть лекаря.
Собралась принять его в малой гостиной. Это самая уютная из сорока комнат нашего дворца. Она невелика и, на отличку от прочих, не загромождена мебелью. Обставлена по моему вкусу — островки с полумягкими креслами и небольшими столиками. На стенах гнезда подсвечников и два французских гобелена.
Не могу поручиться, верна ли слышанная мною история этих ковров. Но позволю себе отвлечься и кратко сказать о ней.
Еще до великой войны, в период дружбы императора Александра с Наполеоном, в подарок повелителю французов было послано славное колыванское изделие, именуемое «Царицей ваз». Надобно заметить, что изделия наших колыванских мастеров поразительны. В Европе вызывают они всеобщее удивление и знатоки твердят, будто камни в них поют, и подобное можно сравнить разве с шедеврами древних ваятелей и не верится, что сделано это человеческими руками.
Царица ваз изумляет к тому же своими размерами, чуть ли не в два раза превосходя средний мужской рост. Ее везли в Париж на нескольких подводах, и если верить людской молве, не то сам император, не то кто-то из придворных отдарил русских искусников коврами ручной работы. Николай Артемьевич перекупил эти настенные ковры у одного немецкого мастера по каменной резьбе, долго проживавшего в Колывани. Гобелены украшают нашу малую гостиную…
Но вернусь к замыслу моему. Я полагала, что малая гостиная должна произвести впечатление на господина Зарицына. На громоздкую роскошь и помпезность других комнат он мог смотреть с пренебрежением и даже насмешкой. Но вкус и изысканность непременно вызовут его уважение.
В уме отрепетировала я и весь короткий разговор, который собиралась оснастить безразличием и не то что презрением, а некою тенью брезгливости.
Господин Зарицын явился в назначенный срок, и я приметила, что малая гостиная действительно не оставила его равнодушным. А на гобелены он глядел даже с восхищением.
— Скажу без обиняков, — внутренне торжествуя, начала я, — к этой малоприятной встрече меня принуждает лишь положение в обществе.
Пусть лекаришка подумает, куда относить мои слова — к предмету беседы или к его персоне. По физиономии господина Зарицына было явственно видно, что он понял меня. Джентльмен, вероятно, на его месте выразил бы гордость и возмущение, но лекарь осмелился принять снисходительно-насмешливый тон.
— Весьма вам сочувствую, — заявил он. — Приношу также соболезнование и вашему супругу.
Какова наглость! И тоном своим подчеркивает: что ж, господа, хоть вы и большие баре, а вынуждены вот терпеть меня в своем роскошном дворце с медведем и диковинными гобеленами.
Я почувствовала, что начинаю раздражаться, но сдержалась и продолжала:
— Не знаю, как в столице, но посреди нас, провинциалов, заведено проявлять в обществе друг к другу уважительное внимание и не выходить за рамки того, что именуется добрососедством.
— Это я уже ощутил на себе, — иронично вставил господин Зарицын.
— Уважительное внимание, — игнорируя его замечание, упрямо повторила я.
Зарицын саркастически улыбнулся.
— И поэтому поведение ваше в отношении Авроры Эдуардовны Зильбер я полагаю недопустимым.
— В отношении Авроры Зильбер? — переспросил господин Зарицын, и в голосе его послышалось неподдельное удивление.
— Вот именно, — решительно повторила я. — Ежели вы не хотели вести с нею занятия, не следовало их начинать. А коли начали, то по меньшей мере невежливо бросать их на середине.
Здесь по моему плану коллежский секретарь должен был изложить причину своего поступка, ссылаясь на записку Авроры. А я готовилась сделать совершенно брезгливую мину и бросить: «Даже от вас не ожидала столь рыцарского поступка. Так дорожить честью оплошно доверившейся девочки!»
Но увы! Полузлодей не полез в эту ловушку. Он только заметил:
— Виноват! Не знал обычаев и нравов здешних!..
— Не надо оправдываться, — высокомерно заявила я и как можно суше добавила: — Не смею более вас задерживать.