Зарицын встал и молча поклонился, но дойдя до порога, — я не сделала и шага вслед за ним — вдруг обернулся и спросил:
— Скажите, мадам, а где ваш медведь? Не могу не засвидетельствовать ему своего почтения, ибо боюсь тем самым выйти за рамки того, что называется добрососедством.
Итак, я ничего не добилась для Аврорки, но главное, не сумела и на этот раз поставить на место ничтожного замухрышку да еще снова нарвалась на дерзость. Господин Зарицын ведь весьма прозрачно посмеялся над медвежьими нашими нравами.
Однако сейчас не до этого. Эпидемия упорно продвигается к нашему городу. Холера уже рядом, в Обском Затоне. Асессор Зильбер, Аврорин отец, еще усилил караулы, не пропуская людей с правого берега Оби, но исключения для завода по-прежнему делаются, и все понимают — с ними может просочиться и зараза. Да, она уже просочилась, случаи холеры, хотя и не смертельные, в городе были.
Во всех домах принимают предосторожности. Иные доходят до смешных анекдотов: не только растворами руки моют, но и бани топят с солью. Ту же соль тройным порционом в пищу кладут. Хлеб, дома испеченный, перед едой поджаривают.
Многие чиновники, изобретая причины и служебные надобности, норовят сбежать из города. Вот где отвратительны трусость и вероломство!
Жаль, конечно, что в эти тревожные дни нет на месте Николая Артемьевича. Всякий ничтожный трусишка может бог знает что помыслить о своем генерале и главном командире. Ведь даже я однажды подумала нехорошее…
Да и само его присутствие… При нем вряд ли кто посмел бы попроситься в служебную отлучку. И меры для пресечения эпидемии генерал мог найти более решительные.
Говорят, что его предшественник карантинные пункты обозначал, и туда свозили всех больных. Город наш казацкими постами оцепил. В приграничные с монголами и китайцами районы своих эмиссаров посылал, и они докладывали, не идет ли оттуда холерная опасность.
За это предшественник мужа был даже награжден медалью.
Городок притих и приуныл, как печальная вдова после похорон мужа. На улицах стало куда менее народу. Люди предпочитают сидеть дома. Лишь лекарские ученики местного училища обходят подворья, требуя содержать в чистоте задние дворы, огороды и особо конюшни и помойные ямы.
Базары, говорят, сделались меньше. Все пользуются ранее припасенным или закалывают домашний скот и птицу. У входа в магазины микстурщики поставили бочонки с раствором сулемы, и каждый, входя, должен омочить в них руки. Хотели сделать тоже и в церквах, но протоиерей не разрешил.
Впрочем, и в церквах теперь малолюдно. Прихожане опасаются, что зараза может проникнуть и в божий храм.
И в светских домах говорят только об одной эпидемии. Даже досужие переносчицы слухов и сплетен затихли.
А я, кажется, ни заразы, ни смерти не боюсь. Живу прежним порядком. Позволяю себе не только прогулки верхом, но и на лодке катание, хотя и господин Зарицын, и другой лекарь утверждают, что заразные микробы таятся именно в воде. И все же состояние мое оставляет пожелать лучшего и не пойму, отчего слезы нередко комком стоят в горле или закипают на глазах.
Впрочем, это знаю я одна да разве мой верный Мишка.
В Петербург отправляется золотянка. Что бы ни было, а люд здешний свой долг исполняет, золото для двора его величества промышляется исправно.
По сему случаю заявилась сегодня ко мне жена местного чиновника Варвара Аристарховна Толстопятова. Даму эту у нас именуют мадам Сплетня. А на мне она не раз оттачивала свой язычок. Я-де плебейка не только по рождению, что всем уже известно, но и по ухваткам своим не более как субретка. И лицо у меня хоть и смазливо, но вульгарно. И, самое печальное, мужу своему я непременно наставлю рога, на что надобно раскрыть глаза генералу.
Мадам Толстопятова вряд ли наставит рога своему супругу. Но зато длинным своим носиком, маленькими, как точечки, глазками, тонкими, как ниточки, губами — всем своим острым лисьим личиком она пронзит насквозь кого угодно.
Гостья моя рассыпалась в льстивых уверениях и вслед за этим высказала свою претензию. Почему ее мужа не отправляют сопровождателем обоза?
Сколь противна эта возня сопровождателей! Я бы еще оправдала ее, кабы они рвались в Петербург увидеть столичные диковины и примечательности: кунсткамеру, театр, дворцы, парки, Невскую перспективу. Нет, отнюдь не это их влечет. У нас в городе про них говорят: «С чего начал?» — «А хорошо покрутился вокруг оси». Выражение это в других местах неясно, а здесь всякий разумеет. Оно означает, что нажился возле золотянки либо серебрянки. Обоз еще стоит на реке, ждет парома, а в бумагах сопровождателей уже оси дымятся и более того — горят от быстрой езды. Николай Артемьевич говорит, что этих документов до Петербурга наберется рублей на триста-четыреста. И другие выгоды есть: то лошадей ковать, то иную заменить, то телегу новую купить. Один ухватистый чиновник, трижды побыв сопровождателей, вышел в отставку и завел свой прииск, другой с этих же барышей открыл оптовую торговлю.