— Нас с мужем в жестокую тревогу привела ваша болезнь, тем более, — здесь и без того недобрые ее глазки засверкали злыми точечками, — тем более, нам известно, что вы холеры не боитесь… — Варвара Аристарховна приостановилась и после небольшой паузы добавила: — Весьма храбро и далеко плаваете.
Каким путем могла она узнать? Краска бросилась мне в лицо. Второй раз госпожа Толстопятова наносит мне чувствительный укол. Но сегодня я, кажется, не потерялась.
— Не боюсь холеры, — возразила я. — Боюсь язвы сибирской.
Мадам Сплетня не растерялась тоже:
— От любой напасти лучше держаться подальше. Как в старину говаривали: «Не подставляй ногу, на самого спотыкачка нападет».
Только теперь я поняла причину, приведшую ко мне Варвару Аристарховну.
Видно, и сама она поопасалась злоязычия своего. Задумала ценою сохранения моей тайны выторговать у меня молчание.
— Нет, — снова возразила я. — Уж чего бы там ни было, я ни в какие сговоры не вступаю… Особо с язвой сибирской.
Я выбралась из своего заточения. Много езжу верхом. Часто — на гору. Внизу под обрывом раскачивается на воде знакомая лодка-долбленка. Узнать бы, кто ее хозяин. Заметил ли он, что лодка исчезала на двое суток.
Ах, какие это были дни! Что бы ни случилось далее, а они останутся со мной! Их никто у меня отнять не в силах. Спасибо тебе, долбленка! Пусть бережно покачивают тебя прозрачные воды.
Сегодня довелось прочесть заключительные главы знаменитого романа Александра Сергеевича Пушкина «Евгений Онегин».
Как легко откладываются в памяти, словно врезаются в нее, соловьиные строки поэта.
Много всколыхнула во мне история пушкинской Татьяны. Ведь Пушкин писал ее отчасти все с той же Наташи Апухтиной-Фонвизиной, моей любимой подруги.
Ах, Наташа, Наташа! Нет, как хочет Николай Артемьевич, а я должна написать тебе… Однако расскажу все по порядку.
Утром посетил меня сверкающий гвардеец. Впрочем, он уже не гвардеец, хотя и носит гвардейский мундир. Бывший поручик лейб-гвардии кавалерийского полка граф Броницкий Григорий Львович переведен тем же чином в инфантерию и отправлен к нам для продолжения службы.
Виной тому, как повествовала всезнающая Аврорка, постоянные дуэли. Поводы для них были самые ничтожные — чье-либо невоздержанное слово, косой взгляд, невежливый ответ. А когда не встречалось на пути ничего подобного, дуэлянт сам прилипал к кому-либо.
«Вы, кажется, желали меня оскорбить?»
«Что вы, граф!»
«Вы хотите выразить — я такой чурбан, что не чувствую».
«Что вы изволите говорить! Это даже странно…»
«Ах, я еще и странен!..»
«Но извините, граф…»
«Не принимаю никаких извинений…»
Чуть ни каждодневно имя графа поминалось в связи с громкими скандалами. Лишь высокие покровители спасали его от тяжелых наказаний. Но вот наступил такой день, когда поручик дрался на трех дуэлях да еще на четвертой секундантом.
— Представляешь! — воскликнула Аврорка. — Он, кажется, даже кого-то убил. — И косы ее при этом восхищенно подпрыгивали.
Но и здесь он, вероятно, избежал бы наказания, если бы не любовная интрига с супругой какого-то очень высокостоящего лица.
Граф превзошел все мои ожидания. Подлинно гвардейское великолепие! Марс и Аполлон вместе. Правда, голову держит слишком высоко, как будто подбородок покоится на невидимой подставке. Но лицо тонкое и выразительное.
Где-то в глубине души я опасалась, что дуэлянт окажется одним из светских болванчиков. А глупый мужчина, по-моему, особо неприятен для дамы. Но поручик оказался не глуп и держался с той светской, изысканной свободой, какая располагает к непринужденному общению.
Остроты, каламбуры, эпиграммы, светские истории так и сыпались с его языка. К тому же у него был свой конек — отечественная история. Когда он успел между своими романами и дуэлями столь досконально познать ее — трудная загадка. Но обращался к ней часто, и всегда к месту, всегда избегал тривиальностей. Особо начинен был историческими анекдотами. И сверх этого вызывало приязнь, что граф ни в чем не выхвалялся, а когда я попыталась перевести разговор на его дуэли, только ответил:
— У нас в лейб-гвардии егерском полку один рядовой стихи слагал. Так он на мои похождения экспромтом отозвался: