Изумленный, остерегающий Аврорки, с которой мы нередко танцевали визави, любопытные, насмешливые, злорадные, негодующие. В общем, всякие. Даже испуганные. Из всего общества разве только один граф глядел на меня с обычной восхищенной почтительностью. Что там ни говори, а хорошее воспитание кое-что значит!
И все время преследовали, везде настигали меня две точечки. И вдруг словно лед почуяла я на своей спине. Я не спешила оборачиваться, знала, что это вонзились в меня морозные глаза супруга.
Лишь когда фигура танца заставила повернуться, я увидела генерала. Обличье у него было такое, будто на военных учениях увидел он солдата, не только не слушающего команды, но неожиданно вышедшего из строя и беспечно зашагавшего в сторону. Генерал резко повернулся и направился в боковую комнату. Варвара Аристарховна последовала за ним. Пожалуй, в этот вечер выслужится перед Николаем Артемьевичем и возвратит своего коротышку-супруга из дальней глухомани в нашу меньшую глухомань!
Улучив минуту, мной завладела Аврора.
— Майн гот! Что ты вытворяешь! — заявила она без предисловий. — Ты губишь себя.
Красивое, пухленькое личико дышало искренней тревогой.
— Ах, Аврорка, Аврорка! Быть может, спасаю!..
Я устремилась навстречу Юрию Тимофеевичу.
После танца подошел генерал. Я ждала этого и тем не менее затрепетала под его взглядом. Однако тут же рассердилась на себя, и это дало мне силы одолеть слабость.
— Извините, — не глядя на Юрия Тимофеевича, сухо сказал он. — Обязанности хозяина дома вынуждают меня похитить вашу даму.
«Вашу» было произнесено с ударением.
Возле окна оказалось безлюдное пространство, и мы отошли туда. Понимая, что на нас смотрят, генерал старался улыбаться, и эта улыбка в сочетании с его ледяным взглядом и плещущими злобой словами показалась мне страшной.
— После сегодняшнего послания с каторги, — заявил муж, — меня ничто не удивляет. Но, к сожалению, я вынужден напомнить вам, если не долг моей жены, то хотя бы долг хозяйки дома, пригласившей на бал не одного господина Зарицына.
Он приостановился, наверное, ожидая моих оправданий, но я молчала.
— Вынужден предупредить: если вы будете вести себя столь же непотребным образом, я сейчас же во время бала велю Евтейше запереть вас в холодную.
Я молчала.
Видимо, огромным усилием воли, привыкший к беспрекословию, генерал смирил себя и только заметил:
— Вы же еще и оскорбились.
Он говорил еще что-то, но я молчала.
— Хорошо, — снова зло выдавил генерал, — надеюсь, вы меня поняли.
Я поняла лишь то, что сняла кандалы, вырвалась из темницы. Ведь главное — внутреннее положение.
Многие мужчины по примеру хозяина дома встали из-за карт, шел уже двенадцатый час, и самое время было приглашать к ужину. Кстати, это могло дать приличное объяснение нашему семейному рандеву.
За ужином мне, естественно, пришлось сидеть рядом с мужем, и я сразу почувствовала, что он пребывает в самой высокой степени каления. Гораздо более сильной степени, чем когда десять минут назад разговаривал со мной. Не зная, чему это приписать, я, впрочем, не очень задумывалась. И если сожалела, так лишь о том, что Зарицын сидел далеко от меня, совсем в другом конце стола.
Часы пробили двенадцать, и генерал провозгласил традиционный тост за Новый счастливый год. Зазвенели бокалы, произносились тосты за государя-императора, за новоиспеченного кавалера ордена святой Анны. И здесь я поняла, откуда новое каление моего Отелло, в одно и то же время льдистого и кипящего. Он, не спрашивая, налил мне бургундского. Я не люблю это вино и потому чуть пригубила его.
— Отчего же вы не пьете? — спросил муж.
— Не отважусь, — отвечала я.
— Удивления достойно, — прощупывая меня своим взглядом, возразил он. — Столь отважная женщина. Гребец, пересекающий великую реку…
Все во мне возмутилось. Значит, мадам Толстопятова изволит действовать с завидной последовательностью: сначала демонстрировала меня в танце, затем вернулась к прошлому. В один миг мысленно я поставила их рядом. Где-нибудь в укромном уголке она, своим остреньким носиком почти касаясь генеральского уха, нашептывает ему обо мне, и он, забыв свое положение, слушает, скороспешно наливаясь злобой, как присосавшийся к телу комар наливается кровью.
— То проявляете такую отвагу… — не унимался генерал.
— Было бы из чего, — насмешливо и резко перебила я и отвернулась.
…Ужин, по-моему, удался. Мне казалось, что вся прислуга — и повар, и кухарки, и лакеи — чувствовала положение своей хозяйки и стремилась не усугубить его какой-либо ошибкой, сделать все как можно лучше.