«– Отправилось за ним вдогонку!
«– Я тебя научу ведрами швыряться, – крикнула она, да как хватит его палкой, а тот ну реветь и вприпрыжку прочь от нее. А она загнала его в хижину, и продержала там на хлебе и воде целую неделю, чтобы вытравить у него луну из головы. Да только попусту хлопотала. Как прошел месяц, он опять за свое»… Э, да вот и она!
Из воды выплывала серебряная полная луна. Свет ее был почти так же ярок, как дневной, и тени Баттона и детей выступили на степе камбуза черными силуэтами.
– Смотрите на наши тени! – крикнул Дик, размахивая широкополой соломенной шляпой.
Эммелина выставила свою куклу, Баттон – трубку.
– Ну, а теперь, ребята, – сказал он, вкладывая трубку обратно в рот, – пора вам на боковую.
Дик тотчас начал скулить.
– Я не хочу спать, я не устал, Пэдди, ну, еще чуточку позволь!
– Ни минуты, – объявил тот решительным тоном строгой няни, – ни минуты после того, как потухнет у меня трубка!
– Мистер Баттон! – вдруг воскликнула Эммелина, вдыхая воздух. Она сидела за ветром от курильщика, и ее тонкое обоняние уловило нечто незаметное остальным.
– Что тебе, моя крошка?
– Пахнет цветами.
– Цветами?.. – повторил старый матрос, выколачивая трубку о каблук сапога – Откуда же возьмутся цветы посреди океана? Ты бредишь, что ли? Марш оба в постель!
– Набей опять трубку, – хныкал Дик.
– Вот отшлепаю тебя, как следует, тогда будешь слушаться, – возразил его покровитель, стаскивая его с бревен, – Идем, Эмлин!
Он повел детей за руки к корме, при чем Дик не переставал подвывать.
Поравнявшись с колоколом, мальчик подметил, что на палубе еще валяется болт, и, подхватив его, ударил с размаху в колокол. Это было последнее удовольствие, которое можно было урвать перед сном, – он и урвал его.
Пэдди приготовил постели для себя и своих питомцев в капитанской каюте; он убрал посуду со стола, выбил окно, чтобы выветрить запах плесени, и разложил найденные в каютах тюфяки на полу.
Когда дети уснули, он вышел на палубу и, опершись на перила, стал смотреть на светящееся море.
В то время как он стоял, прислонившись к перилам, в голове его проносились мысли о «добром старом времени». Его собственный рассказ об юродивом разбудил эти воспоминания, и за ширью соленых морей ему мерещился лунный свет на Коннемарских холмах и слышался крик чаек на бурном берегу, где за каждой волной тянется три тысячи миль моря.
Вдруг Баттон возвратился из Коннемара, чтобы очутиться на палубе «Шенандоа», и им мгновенно овладел суеверный страх. Что, если из-за двери камбуза вдруг выглянет голова, или, еще того хуже, в нее войдет призрачная тень?..
Он поспешил обратно в капитанскую каюту, где вскоре заснул рядом с детьми, в то время как бриг всю ночь покачивался на мягкой зыби Тихого океана, а ветерок тихо веял, неся с собой залах цветов…
Глава X. Трагедия на лодках
Когда, после полуночи, туман рассеялся, люди с первого баркаса увидали второй, на полмили к штирборту.
– Вы видите шлюпку? – спросил Лестрэндж у капитана, который встал на ноги, осматривая горизонт.
– Ни следа! – ответил Лефарж. – Будь проклят этот ирландец! Когда бы не он, я успел бы как следует снабдить лодки провизией; а теперь не знаю даже, что у нас есть. Что у вас там на носу, Дженкинс?
– Два мешка хлеба и бочонок воды, – сказал тот.
– Какой там бочонок! – перебил другой голос. – Ты хочешь сказать, полбочонка!
– И то правда, – согласился Дженкинс, – наберется не больше двух галлонов.
– Будь проклят этот ирландец! – вновь вскричал Лефарж.
– Еле хватит по полковшика на душу, – заметал Дженкинс.
– Быть может, второй баркас успел лучше запастись. – продолжал Лефарж, – пойдем к нему.
– Он сам идет к нам, – сказал загребной.
– Капитан, – снова спросил Лестрэндж, – вы уверены, что не видите шлюпки?
– Ни малейшего признака, – повторил Лефарж.
Несчастный опустил голову на грудь.
Однако ему не пришлось долго раздумывать над своими заботами, так как вокруг него начинала разыгрываться одна из ужаснейших трагедий в летописях морской жизни.
Когда баркасы достаточно сблизились для оклика, на носу первого поднялся человек.
– Гей, там! – сколько у вас воды?
– Ни капли!
Ответ ясно прозвучал в мирном лунном воздухе. Услыхав его, люди в первом баркасе перестали грести, и видно было, как с поднятых весел стекали капли, сверкая бриллиантами при свете месяца.
– Гей, там, баркас! – крикнул человек на носу. – Налегай на весла.
– Молчать, негодяй! – крикнул Лефарж – Кто ты, чтобы командовать?
– Сам негодяй! – отозвался тот. – Ребята, заворачивай!