Никогда бы не подумала, что проникновение умелого языка в ухо сделает меня мокрой намного ниже.
Кончиками пальцев я исследовала литые мышцы его спины, затем провела ногтями по подрагивающим бокам, прежде чем обхватить его очень привлекательный зад. Но этого было недостаточно — потребность ощутить его обнаженную кожу на своей была мне нужнее воздуха.
— Мы можем переместиться в мою комнату?
Уилл поднял голову, перестав дразняще облизывать покрытый кружевом бюстгальтера сосок. Солнце начало всходить, и этого света хватило, чтобы наконец рассмотреть лицо профессора. Улыбка исчезла, а желание в его глазах было таким же сильным, как и у меня внутри. Не говоря ни слова, Уилл легким грациозным движением поднялся на ноги и протянул мне руку.
Я могла бы отпустить колкость или отвергнуть его руку — не настолько уж я увлеклась, что не встала бы самостоятельно. Но без его тепла, даже в такую жаркую летнюю ночь, мне стало зябко.
Подав ему руку, я позволила Уиллу поднять меня. И вот так, держась за руки, мы вошли в спальню. Обстановка комнаты была довольно спартанской: кровать, сейф для оружия да комод с зеркалом. Я здесь спала — только и всего. До сегодняшнего дня.
Никогда еще не приводила сюда мужчину. Мысленно спросила себя, почему, но не стала искать ответ. Сейчас меня занимали куда более интересные вопросы.
Как быстро я смогу его раздеть? Сколько раз он заставит меня кричать? Сочтет ли он меня странной, если я попрошу его связать меня и облизать всю с ног до головы?
Я получила ответ на первый вопрос, не проронив ни слова. Уилл стащил футболку через голову и секундой позже сбросил джинсы. На нем не было нижнего белья — еще одна загадка раскрыта.
Мне хотелось включить свет и рассмотреть его, но тогда и он сможет меня увидеть, а эта перспектива совсем не прельщала. Я была крупной девушкой — везде. И, готова поклясться, без одежды выглядела еще больше.
Переступив порог, я вдруг нерешительно замялась. Уилл по синусоиде пересек комнату, что напомнило мне о раскованной поступи большого черного волка. Этот образ вылетел из головы сразу же, как только Уилл протянул руку и легким щелчком расстегнул мой бюстгальтер спереди. Столь внезапно освобожденные груди выпрыгнули наружу с почти слышимым хлопком. Но стесняться времени не было. Кадотт опустил голову и потерся щекой о выпуклость, вдохнув при этом так, будто мог задержать в легких мой аромат, а потом стащил футболку и бюстгальтер с моих рук и жадно обхватил сосок, слегка царапая его зубами и придавливая языком.
Я вычитала в каком-то женском журнале, что чем больше у женщины бюст, тем меньше она возбуждается от прикосновения к нему. Учитывая, насколько трепетно парни относились к этой части женского тела и как хотели ее трогать — причем это желание возрастало по мере увеличения размера груди — я пришла к выводу, что природа просто так неудачно пошутила.
Но после прочтения статьи почувствовала облегчение — ведь я всегда считала, что проблема именно во мне.
Когда парень касался моей груди, мне было совершенно все равно. Эта возня и сопение ниже шеи обычно отбивали у меня всякое желание. Но теперь понятно — мне просто попадались не те парни. Кадотт знал, что делать: нежно и уверенно он возбуждал меня короткими посасываниями, поцелуями открытым ртом и неразборчивыми словами одобрения. Когда он наконец наклонился и взял меня на руки, мои колени уже подкашивались.
— Эй! — Комната кружилась, пока он шел к кровати. — Мне не хочется играть в похищенную поселенку и храброго индейца.
«Так грубо и невоспитанно, Джесси!» Голос матери. Вот черт! Когда я уже от этого избавлюсь?
Мне помог смех Кадотта.
— Возможно, позже.
Он без предупреждения бросил меня на матрас, и я аж ойкнула. По крайней мере, я заткнулась.
Я протянула руки к Уиллу, а он отступил назад. Забеспокоившись, что обидела его, я приподнялась на локтях.
Он скользнул взглядом по моему лицу, потом вернулся к грудям:
— Ты знаешь, они бесподобны. — Он поднял на меня глаза. — Как, впрочем, и вся ты.
Грудь была моим наказанием с двенадцати лет. Как только она выросла, все друзья-мальчишки не могли, казалось, забыть, что я не одна из них. С тех самых пор они пытались добраться до моего бюста, а я старалась удержать их подальше. Никто не называл мою грудь «бесподобной». Самыми похожими на комплимент словами мужчины были «она охренительно большая».
Но в темных спокойных глазах Кадотта я видела правду — я была красива. По крайней мере, до восхода солнца.