— Ты одна, Инна? — приглушенно произносит он, будто боясь, что его услышат.
— Ой, это вы, Константин Павлович? — с восторженным удивлением отзывается Кармен. — Конечно, одна.
— А Калачушкин еще на месте?
— Не-е, уже испарился. Он теперь все время на объектах.
— Инночка, а когда управляющий приезжал?
— Вчера. Правда, меня как раз не было, я относила телефонограмму…
— Ну ты же не обязана сиднем сидеть на одном месте целый день, правда? — подбадривает ее Дробанюк, настраивая на нужный лад. — А что он смотрел, ты не в курсе?
— Ой, нет, Константин Павлович!
— Хорошо, скажи Калачушкину, что я завтра ровно в три опять позвоню. Только завтра утром скажи, поняла? — И чуть помедлив, игриво добавляет — До встречи на нашем семинаре.
Но дождаться назначенного срока Дробанюк не в состоянии. Какая-то непонятная сила заставляет его на следующий день уже с утра бежать к телефону-автомату и беспрерывно крутить диском в надежде, что главный инженер отзовется. Но мембрана выдает одни гудки, то длинные, то короткие — очевидно, от встречных звонков. И тогда сама собой напрашивается мысль: выйти на Кармен опять. При мысли о ней у Дробанюка приятно екает в груди, а фантазия сразу же безудержно уносит его на тихий берег Сливянки, живописной речушки неподалеку от Лобинска, куда предпочтительнее будет всего податься с Кармен. Они разденутся и будут купаться и загорать, позабыв обо всем на свете… Но удержаться там, на тихом берегу, не удается, реальность безжалостно возвращает Дробанюка на иное место, туда, где без него совершается что-то такое, что заставляет его сейчас нервно метаться по холлу профилактория. Дробанюку никак не дает покоя тот факт, что управляющий остался очень доволен, причем без смягчающего «вроде». Уж не подкоп ли это под его, Дробанюка, авторитет? Не симптом ли какой-то перемены по отношению к нему лично? Все-таки управление с начала года весьма устойчиво не выполняет план, и хотя он, Дробанюк, приложил немало усилий, чтобы свалить все на объективные условия, все ж при желании вполне можно обнаружить и кучу субъективных…
О семинаре Дробанюк вспоминает лишь тогда, когда после обеда Поликарпов, прилежно посещающий занятия, приносит пугающую новость. Оказывается, слишком много-развелось сачков. Сегодня, например, отсутствовала почти половина слушателей, и Виталий Кузьмич, зам по кадрам, грозился устраивать переклички, если нерадивые не сделают должные выводы из собственного неприглядного поведения. Значит, решает Дробанюк, надо будет обязательно дозвониться сегодня к Калачушкину, потому что завтра рисковать не стоит, иначе можно влипнуть. Ведь и так он всего лишь на двух лекциях побывал. Если докопаются — несдобровать.
Ровно в три Дробанюк снова в холле. На этот раз главный инженер на месте — молодец, Кармен! — и Дробанюк, придав голосу тон побезмятежнее, после обычных приветствий как бы невзначай роняет:
— Звонил недавно управляющему. Да, он пока настроен к нам благожелательно, но, тем не менее… Просил меня по возможности контролировать лично и чаще. А то как бы после хорошего аванса не было плохой оплаты.
— Ну, почему же, Константин Павлович?! — взвивается Калачушкин. — Сегодня я прикинул — мы даже план, наверное, вытянем.
— Да? — с подчеркнутой сдержанностью произносит Дробанюк. И спрашивает укоризненно: — А какой ценой?
— Так управляющий же сам дал «добро!» — защищается тот.
— Я что-то не очень понял, на что он свое «добро» дал, — продолжает раззадоривать главного инженера Дробанюк. — Он это… энтузиазм в общем-то оценил, настроенность отметил, но…
— А насчет объединения бригад?! — заходится в своей праведности Калачушкин.
— Ты имеешь в виду это… это?.. — тянет Дробанюк, давая понять, что у него «это» случайно выскочило из головы.
— Ну то, что объединили бригады Еремчикова и Косенко… Я же Геннадию Михайловичу объяснял, что в такой обстановке, когда месяц, и квартал, да и полугодие мы не закрываем, лучше всего слить их на время, чтобы объемы вырвать хоть наполовину. А то они по отдельности копошатся, как червяки, и толку с них — кот наплакал.
— Думаешь, я до тебя не говорил управляющему об этом?! — с возмущением подхватывает мысль на лету Дробанюк. — Я ему все уши прожужжал насчет объединения! Так нет — давай не будем спешить, давай осмотримся, чтобы дров не наломать. А теперь, когда припекло в одно место — молодцы, правильно, вот что значит энтузиазм и боевая настроенность!.. Задним умом мы все крепки! А чтобы вовремя поддержать инициативу — дудки!.. Ладно, Петр Иванович, пока продолжайте в том же духе, а я снова свяжусь с трестом на предмет дальнейшего развития событий. Что ж, буду лично контролировать, если Геннадию Михайловичу очень хочется этого. Завтра в три опять позвоню, будь на месте, понял?..
Из телефонной будки Дробанюк выходит со взмокшим затылком, руки у него дрожат. Он бессильно опускается в кресло и долго сидит, не в силах пошевелиться. Вот так сюрприз! Конечно, месячный план им вряд ли удастся выполнить, размышляет Дробанюк, но объемы-то они могут вырвать. А это значит, что в дальнейшем можно будет выравнять общее положение… Соединенным бригадам это вполне под силу. И как он не додумался раньше слить их! Это ж на случай прорыва золотая палочка-выручалочка. Врозь бригадам многого не добиться, а гуртом, как говорится, и батьку побить можно… Дробанюк обзывает себя последними словами за то, что в свое время, когда укрупнение бригад пропагандировали, даже требовали этого, он ушами хлопал, руки не дошли, а теперь расхлебывайся!.. Хорошо еще, что удалось втереть очки Калачушкину, чтобы не думал, что он герой, а начальник управления — сбоку припека.
Но вдруг Калачушкин додумается позвонить управляющему, чтобы со страху еще раз объяснить, заверить его, и ляпнет об их разговоре?.. При мысли об этом Дробанюк подхватывается с кресла и снова бросается в телефонную будку — надо срочно связаться с управляющим, упредить нежелательное развитие событий.
— Это ты, Константин Павлович? — благожелательно откликается тот. Значит, он в духе, и это ободряет Дробанюка.
— Да вот, волнуюсь за судьбы производства, Геннадий Михайлович, — с явным волнением произносит Дробанюк. — Уезжая, между прочим, я настраивал Калачушкина на то, чтобы бригады укрупнить. Если план не удастся вытянуть, то хоть объемы вырвем. А это фундамент на будущее. Помните, я как-то говорил вам об этом? — с опаской произносит он эту фразу — все же риск, расчет на обычную забывчивость управляющего.
— Верно толкуешь, Константин Павлович, — отвечает тот, и Дробанюк переводит с облегчением дух: сработало! — Позавчера я был на твоих объектах. Дело вроде бы сдвинулось с мертвой точки. Вот что значит укрупнение бригад! Хорошо, что прислушиваешься к новому, в этом — выход. И Калачушкин молодец, крутится.
— Так контролируем же, Геннадий Михайлович, — с жаром заверяет его совсем воспрянувший Дробанюк. — Каждый день по два раза звоню, утром и вечером.
— Междугородные планерки проводишь? — со смешком замечает управляющий.
— А что делать? — отвечает Дробанюк, безотрадностью тона подчеркивая весь трагизм ситуации, когда не могут обойтись без него.
— Действуй, действуй, — подбадривает тот. Затем неожиданно спрашивает — Ну, а как там у вас, в Сойках? Погода хорошая?
— Печет — как в Африке, Геннадий Михайлович! Приезжайте, тут такой пляж! Водичка в реке исключительная…
— Да вот хочешь не хочешь, а придется, — вздыхает управляющий. — С понедельника буду у вас. На целую неделю вызывают. Не вовремя, конечно, концы подчищать надо, квартальный план давит, но что поделаешь? Обязали строго-настрого.
— И правильно сделали! — убеждает Дробанюк. — План всегда давить будет, а семинары на лоне природы проводятся не так часто…
Телефонную будку он покидает в приподнятом настроении — выкрутился. Причем, со счетом один-ноль в свою пользу. А то и больше. Ведь и управляющему ситуацию подал в нужном виде, и инициативу по укрупнению бригад, перехватил вовремя…