— Доченька, совсем ты у нас невеста стала, а приданого-то у тебя нет!
— Да на что оно мне! — рассмеялась дочка. А потом призадумалась и говорит:
— Ладно, матушка, раз уж ты так любишь меня, свяжи мне шаль, да такую, чтоб была в ней вся твоя нежность. Этого мне будет вполне достаточно!
И жена пастуха связала дочке голубую шаль, такую же голубую, как васильковые глаза дочки, и даже еще голубее. Она постаралась вложить в эту шаль всю свою материнскую любовь, и получилась шаль длинная-предлинная, теплая-претеплая, какой и в сказках не бывает. Она бы еще длиннее и теплее получилась, да нитки кончились. Во всем голубом королевстве не осталось больше ни одной ниточки.
— Какое же это приданое — одна-единственная шаль, хоть она и длиннее длинной! — первый раз за всю жизнь недовольно проворчал пастух.
— Да не надо мне больше ничего! — рассмеялась дочка. Но потом призадумалась и сказала:
— Ладно, отец, раз уж ты так любишь меня, смастери мне седло. Этого мне будет вполне достаточно, даже больше, чем надо!
— Неразумное дитя, — покачал головой пастух. — Зачем тебе седло, если я не могу купить тебе коня?
Но он все-таки смастерил седло — ладное такое, из голубой кожи, такое же голубое, как васильковые глаза дочки, как ее шаль, и даже еще голубее. Он постарался вложить в это седло всю свою отцовскую нежность и мудрость, он трижды прошил все швы и прошил бы их и в четвертый раз, да кончилась голубая кожа. Во всем голубом королевстве не осталось больше ни одной полосочки голубой кожи. Получилось седло мягкое и прочное — второго такого и в сказочном царстве не сыскать.
— Спасибо вам пребольшое, — сказала дочка отцу с матерью.
— Не такая я, чтобы дома за печкой сидеть и ждать своего принца. Пойду-ка я сама искать свое счастье.
Она повязала шею голубой шалью, взяла на плечо голубое седло и направилась в голубую королевскую столицу.
— Я к королю по делу! — сказала она стражнику, стоявшему у ворот дворца.
— Может быть, и по делу, — ухмыльнулся стражник. — А разрешение у тебя есть?
— Оно у меня тут, — и девочка прикоснулась рукой к своей груди.
— Мала ты еще, чтобы я стал заглядывать тебе за пазуху! — загоготал стражник. — Ступай-ка ты лучше отсюда подобру-поздорову.
— Ты хочешь, чтобы я вырвала из груди свое сердце и показала его тебе? — спросила девочка.
Стражник перестал смеяться, задумался. И вспомнилось старому солдату, который всю свою жизнь простоял у ворот дворца, как он сам когда-то, еще совсем парнишкой, пришел сюда.
— Ладно, — сказал он. — У тебя такие ясные глаза, я пропущу тебя.
Девочка с голубой шалью пересекла площадь и подошла ко дворцу. Но тут ей преградил путь другой стражник.
— Я к королю по делу! — сказала она ему.
— Покажи разрешение, — потребовал стражник.
— Разрешение мое бьется у меня вот здесь, — и девочка дотронулась до своей груди.
— Небось котенок или голубка бьется у тебя там, — рассмеялся стражник. — Иди-ка ты лучше отсюда подобру-поздорову.
— Ты хочешь, чтобы я вырвала из груди свое сердце и показала его тебе? — спросила девочка.
— Ого! — насмешливо произнес стражник, но вдруг задумался. Долго припоминал он что-то, а потом сказал:
— Говорят, что глаза — зеркало души. Как не пропустить тебя — у тебя такие ясные глаза.
И он пропустил ее во дворец.
Долго плутала девочка по бесконечным дворцовым коридорам, пока не очутилась вдруг в тронном зале.
— Здравствуй, король, — сказала она, вежливо поклонилась, сняла с плеча седло и положила его к подножию трона.
— Здравствуй, деточка! — удивленно ответил король. — Откуда залетела ты сюда, такая ясноглазая, и как тебе удалось получить разрешение пройти во дворец?
— Я к тебе по делу, король, — ответила девочка. — А разрешение я с детства ношу в своем сердце.
— Тогда другое дело! — сказал король. — Давно уже никто не приходил ко мне с таким разрешением. Так я слушаю тебя.
— В твоей конюшне есть конь с голубой гривой.
— Даже два! — уточнил король. — Кобылицу я сам объездил когда-то, а стригунка еще никто не рискнул оседлать.
— С этим нельзя больше медлить, — сказала девочка. — Я принесла для него седло.
— Спасибо тебе! — улыбнулся король. — Только седло для него, милая моя, давно уже есть и уздечка припасена, нашелся б только охотник оседлать его.
— Так я же затем и пришла! — воскликнула девочка.
— Хо-хо-хо, — расхохотался король. И от смеха слезы выступили у него на глазах. — Деточка! Да знаешь ли ты, что стоит голубогривому только фыркнуть, как стены конюшни дрожат от фундамента до самой крыши, стоит ему заржать, как в королевском парке листья облетают с деревьев, а если он бьет копытом землю, горы сдвигаются с места. А на прогулке тринадцать самых сильных силачей с трудом удерживают его под уздцы.