— А дальше?
— Уже на перевалочном пункте в Донецке начались разборки. Из области крутых нагнали, стали они боговать. Ну, я сперва одному хмырю сопатку растаранил, затем другому. А потом на спор пером руки себе и порезал.
— Зачем?
— Кажу ж: на спор. Ротный побачив, хипеж пидняв. Отправили меня в психушку, два месяца там держали. Ничого такого нэ знайшлы, но додому вернули. Второй раз уже весной пишов…
— А Аньку–то за что?
— Я уже знал, когда домой вернулся, шо она за Саню Осу выскочила. Решил его не бить. Пошёл просто так, в глаза этой суке крашеной глянуть. Ну, выпил, конечно… Э, да стоит ли рассказывать?
В купе заглянула проводница.
— Гога, чаю?
— Давай, Любаша. И корешку моему тоже.
— Ты что, знаком с ней? — удивился я, когда проводница вышла.
— Я завжды с ними знайомлюсь, — ответил он. — А як же? Это ж хозяюшки здесь.
Он вдруг оживился.
— Слышь, земеля, а давай её прошершавим на пару, а?
— Как это? В честь чего? — опешил я.
— А шо? Не нравится?
— Да я и разглядеть толком не успел.
— Нормальная она, всё при ней. Давай, а?
— Нет, Гога, не могу я так.
— Это шо ж, — насторожился он, — совсем обмяк дружок твой разлюбезный, чи шо?
— Глянь в окно: Волноваха уже, — сказал я. — Не успеем. В другой раз — обязательно.
— Как Волноваха? — встрепенулся Гога. — Быть того не может.
— А что такое?
— Так мне ж вылезать здесь!
— А как же Мариуполь? — растерялся я.
— Да какой, на хрен, Мариуполь. Говорю ведь: на «химии» я… Мариуполь будет потом.
— Ну, тем более…
— Эх, чайку так и не попили…
Он засобирался. Нашарил под лавкой рюкзак, потуже завязал верёвку. Потом, сопя от усердия, стал натягивать носки.
— Ты, Игорёк, какой доктор?
— Женский.
Он даже вздрогнул, честное слово.
— Так шо ж ты молчал?
— Да как–то всё не к месту было.
— Порассказал бы чего, посмеялись бы…
— Где–то прочитал недавно, не помню где… «У него с ней отношения были платонические. Он гинеколог. Пошлостей ему и на работе хватает…» — намекнул я.
— Всё равно, всё равно…
— Сегодня рассказчиком был ты. Кстати, спасибо за пиво. Могу поделиться сигаретами.
— Оставь себе. На девяносто «рябчиков» много ли купишь?
Он поднялся, пристально глянул на меня.
— Так вон оно шо, — задумчиво произнёс Гога. — Гинеколог… А я, придурок, горбатого тут леплю, проводницу тебе предлагаю. Тебя, поди, от баб мутит уже.
— Ну, это легенды, — возразил я.
— Зря люди говорить не будут…
— Да нет, пока не жалуюсь.
— Ты вот шо, земеля, — благодушно произнёс он. — Нужда будет — найди меня. У нас мастера есть знатные. Шары тебе в пичужку подошьют, бабам своим такой «вертолёт» устроишь — век будут помнить!
— Спасибо, Гога, — засмеялся я. — Запомню.
Он вскинул руки над головой, изобразил пламенное рукопожатие и вышел из купе.
15
…Иринка рожала трудно. Утром излились воды. Схваток не было. В роддоме поставили капельницу с окситоцином. Ночью врачи ушли спать. Безводный период затянули. Когда поняли, что нужно оперировать, было уже поздно, поэтому операцию отменили. Ребёнка извлекли с помощью вакуум–экстрактора. Мальчонка родился синий, слабенький. Три дня пролежал в палате интенсивной терапии. Вес набирал плохо. Выписали Ирину только на одиннадцатый день.
Малыша принесли домой и уложили в кроватку. Спал он беспокойно: хныкал, постанывал, причмокивал. Я нагнулся к нему, чтобы рассмотреть получше. Я ждал чего угодно, только не этого. Сердце моё билось ровно и спокойно. Я склонился к малышу и… ничего не почувствовал. Обыкновенный ребёнок, каких много. С тем же равнодушием я смотрел бы на любого другого новорожденного…
Вскоре мальчик проснулся и криком потребовал молока. Ирина, неловко перепеленав сына, приложила его к груди. Почувствовав близость соска, малыш забеспокоился и, оттого, что ему не сразу удалось приноровиться, закричал громко и пронзительно.
— Ничего, Игорёк, — устало вздохнула мать, помогая Ирине. — Не пройдёт и месяца, как ты привыкнешь к нему и полюбишь…
Вечером у маленького разболелся живот. Мальчонка раскричался и задвигал ножками. Ирина попыталась успокоить его, но то ли с непривычки, то ли потому, что сбежалась вся семья, нужных слов не нашла. Испуганно глядя на сына, она стала поглаживать его напряжённый животик.