— Как может исказить лицо фотография,—сказала она.
— Эй, Бабченко, Бабче-н-ко! — закричала Нинка резво.— Ты обиделся, что тебе не дали ордена?
Тайга молчала, ребята смеялись.
— Нам тоже не дали,— сказала Кира Львовна.
— Слышишь, Бабчен-ко? Нам тоже не дали ордена! — орала Нинка.
— А я бы и сама не взяла,— вдруг сказала Женя.
— Как же не брать, когда дают? — воскликнула Нинка, вытаращив ярко-голубые, будто нарисованные, глаза. И Кира Львовна добавила:
— Ведь он не виноват, что ему дали, он лучше нас, вот ему и дали!
Так, переговариваясь, они двинулись по тропе.
— Вы поймите,— говорила Женя недоуменно, почти испуганно.— Вы поймите, ведь ему придется сюда вернуться, к рабочим, к товарищам. И будет получаться так: все вместе строили, а один получил?
— Господи! — воскликнула Нинка.— Хоть бы наградили, хватай и беги, пока не раздумали... Рахмашенька, ты получишь у меня орден? Или тоже готов отказаться из высших соображений?
Женя молчала, смотрела себе под ноги.
— Нет, я получу,— отвечал Рахмаша очень уверенно и серьезно.— Кончим строить, будут представлять всех к награде, наверное, и меня представят.
— А сейчас? — спросила Нинка.
— Я не тороплюсь,— сказал он.— Все, что мне положено, от меня не уйдет.
— И ты не завидуешь Генке?
— Нисколько,— ответил он, пожав плечами, и посмотрел на Женю.
Они стояли теперь высоко над Ангарой, и тут на крутом берегу бросили наземь сумки, одеяла. Кто-то позвал пить березовый сок.
— А какой он? — спрашивала Нинка.— Его действительно можно пить? Он сам течет? Он густой?
Виктор ножом подрезал кору березы, лезвие стало влажным. Первые мутные капли упали на землю. Женя встала рядом с ним на колени, слизала с коры сок. «Как вкусно! Но сок молодой березы всегда горчит».
Славка орудовал у другого дерева, Нинка суматошно вертелась вокруг него, вопила:
— Сейчас польется! Банку, скорее банку!
Капли холодной березовой крови теперь обливали ствол, захлестывая, как половодьем, любопытных муравьишек. Женя приникла к надрезу губами, щека у нее стала белой от коры. Увидев, что Кира Львовна с Нинкой сосут конфеты, она воскликнула:
— Но ведь так нельзя! У этого сока слишком тонкий аромат. Он же весной пахнет, нет, глубиной весны, вот как...
Славка нашел камышовую трубку, которую сразу же прозвали «трубкой мира», с шипением втягивал сок вместе с воздухом. Нинка просила: «Дай мне, Славочка, полжизни за один глоток!»
Наконец она выхватила трубку и, припав к березе, стала тянуть сок.
Даже Славка загляделся на нее: так она была хороша! И Нинка знала это, но ей хотелось, чтобы все ее видели такой, и Виктор тоже. Она, косо взглядывая в его сторону, спросила:
— Витя, от Лялина тебе крепко досталось?
— Нет,— отвечал он.— Мы хорошо разговаривали.
— О чем же все-таки? — спросила Кира Львовна, которая мельком слышала о Викторовых делах. Она переходила от березы к березе, тычась соломинкой в каждый надрез.— О чем вы разговаривали? Об этой твоей статье?
— Да,— отвечал с неохотой Виктор.
— Он упрекал тебя?
— В какой-то мере.— Виктор поморщился, вспомнив сразу весь разговор. Чувство неудовлетворенности собой, собственной несостоятельности коробило его. Ему было противно вспоминать это.
— Эй! — закричала Нинка.— Тут жук приполз и пьет... Все пить хотят!
— Что я? — сказал Виктор с отчаянием.— Пустое место. Что от меня зависит? Решительно ничего. Одни разговоры. Надоело.
— Как это, что от тебя зависит? — спросила Женя, отрываясь от березы, удивленно глядя на Виктора.— А от кого же тогда зависит?
Он пожал плечами.
— Ну, правильно,— сказала Кира Львовна,— вот, например, что от меня зависит? Ровным счетом ничего.
— Но от кого же тогда? — спросила Женя.
— ...Есть я тут или нет,— продолжала Кира Львовна,— совершенно безразлично. Верка уехала, а что изменилось?
— Я изменилась,— ответила Женя. — И все изменилось.— Она подумала, что Генка бы ее понял. А здесь никто, даже Виктор, не хочет ее понимать.
— Вы спросите Рахмашу, у него на этот счет особое мнение,— сказала Нинка. Но так как все молчали и Рахмаша, молчал, Нинка проговорила: — Он считает, что все зависит исключительно от него самого. Вот он поставил себе целью стать начальником участка и станет, вы сами увидите.
Нинка сказала так, совсем не думая обижать Севу, она даже, наверное, гордилась, что Рахмаша умеет быть таким.
— Гомо пропонет ет деус диспонет,— произнесла с усмешкой Кира Львовна. — Человек предполагает, а бог располагает!