— Вот именно,— сказал Рахмаша.— Ничего никому не известно.
Женя вспомнила, как перед праздником Саркисов настойчиво предлагал ей переходить на участок уже прорабом. Женя упорствовала.
— Да что вы боитесь? — говорил Саркисов.— Я из института пришел и через семь месяцев был начальником участка!
— Не смогу,— сказала она.
— Трусите, Евгения Васильевна?
Женя молчала. Если бы разговор был только о ее чувствах! А то пострадает дело, вот чего она боялась.
— Боитесь не справиться? — допытывался Саркисов.
— Не знаю,— сказала она.— Если бы была уверена в себе, пошла. У нас же есть действительно заслуживающие повышения мастера, Виктор Викторович хотя бы, он столько строек прошел.
Саркисов больше ни разу не заговаривал на эту тему, но она знала, что он помнит ее слова.
Все стали разбредаться кто куда, потеряв интерес к березовому соку. Склон реки был теплый, каменистый, в голубых подснежниках. Сосны на опушке отливали серебром, серебристыми были цветы и камни.
Женя сказала Виктору:
— Когда мне бывает трудно, совсем невмоготу, я так вот посмотрю на Ангару, на плотину...
Он молчал.
Замолкла и она.
Так в их совместной жизни было впервые. Если не считать того маленького разлада, который произошел на дороге, когда они смотрели ледоход. Но между тем случаем и этим была неуловимая связь.
— Что с тобой? — спросила она.— Я не понимаю, что с тобой?
— Я и сам не понимаю,— отвечал он.
Женя молчала, и он сказал нервно:
— Наверное, мы не всегда зависим от себя. Кругом столько всего...— Он искал нужное слово.— Всего... Разного, которое изменяет нас, влияет на наше настроение... Ну, и на характеры. От этого невозможно никуда деться: ни уйти на маевку, ни бежать в нашу комнатку...
Он повторил: «Никуда нельзя деться!» И замолчал.
Женя слушала его и впервые подумала, что она не сможет его понять так, как понимала Генку в трудные минуты его жизни. Почему она вспомнила о Генке, она тоже не знала.
Крохотный жучок терпеливо сидел на оставленной в березе соломинке, опустив усы в прозрачную каплю. Но капля сорвалась и упала. Жучок удивился, нащупал новую, но и та капля, увеличившись, сорвалась в траву.
Жучок ловил капли, сердился или недоумевал, шевеля усами. Потом и он уполз.
За широкой долиной реки, поперек неба, легла темная полоса, надвигаясь и растворяя в себе дальние горы.
Вдруг налетел ветер, такой неожиданно сильный, будто волна от дальнего взрыва. Прямо с голубого еще неба посыпался редкий снег.
— Ура, да здравствует маевка! — крикнула Кира Львовна, размахивая бутылкой вина.— Женатики, идите вино пить!
Они разлили по стаканам вино. Стали орать тосты за тайгу, за Ангару, за Генкину медаль. Потом сквозь деревья посыпался настоящий снег, и все выпили за снег, а Славка сказал:
— На Первое мая могло быть и теплее.
— ...Бьет девчонку дрожь, замочила все юбчонки, идя через рожь! — кричала Нинка со стаканом в руках.
Деревья на глазах побелели. Темная земля оставалась там, где они только что топтались, и Рахмаша заметил, что здесь скоро начнут прорастать цветы.
— За цветы! — крикнула Кира Львовна.
— Я тоже за цветы,— сказала Женька.— Только за первые, они самые смелые, правда? Они как весенний сигнал к теплу, а сами они погибнут от такого вот снега.
— Я сейчас погибну от такого вот снега! — крикнула уже захмелевшая Нинка.— Вы знаете, где моя погибель? Думаете, в сундучке, в хрустальном яичке, на кончике иглы? Как у Кощея Бессмертного? Она в этом снеге, который испортит мою прическу!
Снег сыпал вовсю, и, хотя он был белый, вокруг стало темно.
Проваливаясь в рыхлом снегу, стали они искать дорогу.
— Идите за мной,— сказала Женя, оглядываясь и высматривая Виктора. Она пошла, точно зная, что все непременно пойдут за ней. И в самом деле, они пошли за ней, потому что все равно нужно было куда-то идти.
Женя, не оглядываясь, шагала прямо по снегу, загребая его в новые сапожки, другие старались ступать по ее следам. Вдруг она оглянулась, увидела рядом лицо Виктора. Он пытался ей улыбаться, но она понимала, что он замерз. Она сняла с себя шерстяную шапочку и надвинула ему на голову. Также сняла и варежки и стала натягивать на его руки. Засмеявшись, она сказала:
— Вы, мужики, были всегда слабее нас!
Снег стелился параллельно земле, был он плотный, как стена. У Киры Львовны на бровях наросла сосулька, и целый сугроб в волосах. Рахмаша загораживал галстуком лицо, а Нинка закрывала глаза руками и спотыкалась. Но страдала она, кажется, не от холода, а от своего безобразного, как ей казалось, вида, время от времени у нее вырывалось: «Я как мокрая курица!»