— Но ты молодец. Признаюсь, от тебя я такой храбрости не ожидала,— сказала Нинка.
Он ответил:
— Я тоже. Не ожидал. От себя.
— Вот мне наука, правду глаголют: не презирай бедного детеныша, может, он окажется потомком льва.
— Ну, это уже не про меня!
Усольцев мысленно благодарил Нинку за неожиданный звонок. Он так много значил для него...
Ему сейчас говорили разное. Одни хвалили, другие с сомнением пожимали плечами. На официальных собраниях как будто бы порицали за неумеренные обобщения, радуясь, однако, что Лялин получил заслуженную пощечину. Но все удивлялись Усольцеву. Ничего подобного от него не ждали и были в общем-то правы. Так говорили про нынешнюю удивительную весну в Ярске: «Раз в сто лет такая бывает!»
— Раз в сто лет,— сказал он Нинке, потому что никому, даже жене, не мог сказать то, что думал. Но оборвал фразу, не найдя, чем ее кончить. Она как бы повисла на телефонном проводе.
— Но это сейчас главное для тебя,— сказала Нинка.— Чтобы не потерять уважения к самому себе. Ты же понимаешь, Усольцев?
Она могла бы назвать его по имени, но это не прозвучало бы так тепло, как прежнее: «Усольцев».
— Если бы не понимал, может, было бы лучше,— сказал он.
Он вдруг подумал, что в редакции по параллельному телефону сотрудники могут услышать их разговор. Нос и щеки его покраснели, он сказал в трубку: «Минуточку». Положил трубку на стол и приоткрыл дверь.
Сотрудники сидели кучкой и рассказывали анекдоты. На его появление среагировали молниеносно, у всех сразу нашлись дела.
Усольцев прикрыл поплотнее дверь и взял трубку.
— Алло,— сказал он.— Да, конечно, я все понимал, в этом мое несчастье.
— Как у тебя дома? — спросила Нинка тихо.— Дома все в порядке? Дети здоровы?
— Слава богу, дети в порядке, все хорошо,— отвечал он.
Прошлой ночью произошел разговор с женой. Она спрашивала, куда он пойдет работать, если его снимут. В Ярске оставаться уже не придется, он это понимал. Но если думать только об этом... Так он сказал ей.
Она говорила о другом. Разве она не его жена, чтобы не понимать все, что он делает? Но ведь есть еще дети, ну как им-то объяснишь, когда придется переезжать и начинать все сначала. Да и жилье в другом месте будет трудно получить. «Не пропаду,— сказал он.— У нас повсюду Советская власть». Она стала приводить всякие печальные примеры, и он ушел курить на кухню. По пути заглянул в детскую комнату: ребята крепко спали, должно быть, им снился футбол и всякие другие бесконфликтные сны.
— Самое главное — дети,— сказала Нинка.— Я их видела издалека, они у тебя хорошие.
— Ну, а как ты? — спросил Усольцев.
— Аморально устойчива,— сказала Нинка и засмеялась. Смех ее был естественный.— А тебя я уважаю. Ты понял, Усольцев? Цени. Мне часто приходилось ошибаться, только все в плохую сторону.
«Позвони»,— хотел ей сказать он. Не сказал. Подумал, что если сама захочет, позвонит.
В середине июня Женя впервые поднялась с постели. Она выбрала платье из тех, которые почти никогда не надевала.
Она шла по улице, думала: «Ночные мысли черные. Они проясняются к утру. Днем всегда все проще».
Месяц ее болезни казался ей непрерывной ночью.
От Верки пришла открытка — всего несколько слов. «Эй вы! Как вы живы? А у нас хорошо, в последний раз Енисей пошел, будем перекрывать. Скоро я к вам приеду».
Они гуляли вдвоем по центральной улице Гидростроителей, Виктор поддерживал ее за локоть. Было тепло и сухо.
Встречные рабочие, среди которых были знакомые с ее участка, останавливались и, позабыв поздороваться, удивленно глядели на нее. Они никогда не видели своего мастера в платье.
Ей стало как-то неловко. Вот люди работали, идут со смены, а они разгуливают вдвоем.
Она сказала Виктору:
— Давай не будем под руку. Только, пожалуйста, не обижайся.
Было тепло, не появилась еще мошка, первого вылета которой ждали двадцать второго июня, в день нашествия фашистов. Даты символично совпадали.
Налетел ветер, погнал мусор, щепки. Над улицей встала пыль. Жене пришлось придерживать руками платье, и она засмеялась, впервые, кажется, оттого, что забыла, как это делается.
Вдруг трактором прокатился по крышам гром.
Пронеслась первая гроза в Ярске; легкая, она шла стороною, без дождя. Но с этого дня действительно можно было быть уверенным, что холода миновали и скоро можно будет купаться.
Они никуда не спешили укрыться, а, наоборот, ждали дождика и подставляли ладони, чтобы не пропустить первых капель.