Потом, словно злясь на себя, они очень аккуратно и жестоко сокрушили этот тихий уют. Сняли занавески, сложили книги в пачки, запихнули в мешки теплые вещи. Все это, словно дом по кирпичику, было разнесено по разным местам и в кладовку к Матрене.
Комната будто потеряла душу, перестала быть их жилищем.
Сидя на железной сетке, они съели холодный суп, последний оплот домашнего счастья, и убрали кастрюльку. Как нестреляющее оружие. Фронт был сдан малярам.
Оставались розоватые стены, утыканные гвоздями, обрывок плаката по технике безопасности, бумаги на полу.
— Жалко чего-то,— жалобно пискнула Женя.— Может, не поедем?
На следующий день они поездом выехали в Москву.
Глава четырнадцатая
Перед отъездом Женя разговаривала с Саркисовым. Он был, как никогда, категоричен.
— Езжайте! — сказал он.— Мне нужны работоспособные кадры. Чем лучше вы отдохнете, тем больше от вас будет пользы.
— А если я не поеду? — спросила она.— Что-то больно легко вы меня отпускаете.
— Евгения Васильевна,— произнес он насмешливо,— не думаете ли вы, что без вас здесь и впрямь все остановится?
— Именно так я и думаю, Баграт Захарович,— ответила она.— Совсем недавно вы сами внушали мне подобные мысли.
Он засмеялся. Но ей не было смешно, и смех его казался ей искусственным.
— Вам, наверное, наговорили, что я больна, да? Вас разжалобили, и вы милостиво отпустили?
— Глупышка,—сказал он.— Каждому полагается отпуск. Вот и вы через несколько дней будете купаться в Черном море. Я вам завидую. Кстати, прихватите мне с берега для аквариума камешек какой-нибудь, ладно? У меня есть камни с разных морей, но с Черного нет ни одного.
— Я вам скалу Диву привезу.
— Смотрите, вы еще там не переломайте на скалах рук и ног.
Саркисов сморщился, как будто еще постарел. Женя опять подумала, что веселье его было напускное.
Дорогой на вокзал, а потом в поезде она думала о Мухине, и мысли ее были тяжелые.
Виктор это понимал. В меру сил старался ее отвлечь.
Проехали рубеж «Азия — Европа». На станциях стало появляться пиво, пассажиры-сибиряки набрасывались на каждый пристанционный ларек, штурмовали рестораны. Садились на ходу и победоносно проходили по вагонам, прижимая к груди бутылки.
Виктор и Женя тоже отметили пивом пересечение знаменитой границы, и он сказал:
— Все. Мы не азиаты. Мы европейцы.
Женя смотрела в окно, сказала, вздохнув:
— Ярск далеко, я прямо кожей чувствую, как все отдалилось и стало чужим. А мне перед всеми стыдно.
«Еще бы немного,— думала она,— и я бы никуда не поехала. Все работают, а я как будто лучше других. Я даже не знаю, как я буду отдыхать, мне стыдно. Наверное, я такая слабая, что сразу согласилась, даже обрадовалась. Теперь я все время буду об этом жалеть».
Поезд приближался к Москве, но жил он по иркутскому времени с разницей на пять часов. Все вставали чуть свет, а в шесть вечера уже ложились спать, вагон словно вымирал.
В Москве они пересели на симферопольский. Тут было все иначе — и пассажиры, и разговоры, и вагон-ресторан. В Симферополе они взяли такси до Ялты.
Женя молча смотрела по сторонам, но когда с высоты на перевале им впервые открылось море, она крикнула:
— Витька! Смотри, это же настоящее море!
Она вся преобразилась, даже порозовела. Глаза ее блестели. Он, с тревогой наблюдавший за ней, сразу заметил эту перемену, эту быструю радость, впервые подумал: «Хорошо, что поехали. Ни о чем не пожалею, лишь бы она оставалась такой».
— Представь,— говорила она, высовывая из окошка ладонь, подставляя ее под ветер.— Представь, что есть люди, которые видят это каждый день. И так всю жизнь. Мне их жалко.
Шофер слышал ее слова, сказал:
— А я вот люблю и не надоедает. А руку вы уберите, пожалуйста.
Он включил приемник. Передавали Вторую рапсодию Листа. Машина летела, повизгивая на поворотах тормозами, кругом все было прекрасно.
Только теперь, заметив в Голубке счастливые перемены, и Виктор стал глядеть вокруг, сейчас и его все радовало. Даже не верилось, что это существовало всегда, что это было вечно — горы в синей дымке, деревья и виноградники, и огромное, во весь горизонт, слева море.
Не снижая скорости, они миновали щит с надписью «Ялта», спустились по крутой улице вниз, в город, проехали бульвар-базарчик и встали на площади автовокзала. На счетчике было восемь рублей восемьдесят копеек. Расстояние от Ярска до аэродрома и обратно. По сибирским понятиям, не деньги и не расстояние.