«Хоть бы его не оказалось»,— думает он. Но администратор гостиницы уже назвал номер его комнаты.
— Спасибо,— сказал Виктор. Он собрался и поехал в гостиницу «Юность».
Виктор нашел комнату Чуркина, постучался.
Ему крикнули: «Войдите!»
За столом сидели Сева Рахманин, Усольцев и сам Чуркин.
— А вот и наш беглец,— сказал Чуркин вместо приветствия.
Виктор так и предполагал, что он это скажет. Но спросил:
— Почему беглец?
— Потому, что бежал,— отвечал Чуркин живо и скалил свои золотые зубы.— Это я мягко выражаюсь, можно было бы назвать и похуже. Садись.
— Дезертиром, что ли?
— Ты садись,— сказал Чуркин.— Потом поговорим.
Усольцев приподнялся в кресле, подавая ему руку. «Рад приветствовать вас в столице нашей...» Он был пьян, наверное, пьян, или так Виктору показалось.
Виктор поздоровался с ним и Рахмашей.
— А мы тут, как будто сговорились, встретились,— весело сказал Чуркин.— Я в отпуске, Усольцев по делам приехал, а вот Рахманин — делегат на совещание молодых строителей. Вместо Мухина.
— Вот именно, вместо,— подтвердил Усольцев, глядя, впрочем, на Виктора.— В свердловском музее минералов и драгоценных камней лежит слепок самого крупного у нас самородка золота. А рядом копия алмаза из горного хрусталя. Я спрашиваю: «А где настоящие?» Мне отвечают: «Это вместо них...» Рахманин, я тебя поздравляю!
Сева сказал, пожав плечами, обращаясь к Виктору:
— У Кости против меня некоторое... предубеждение.
Наверное, это была не первая их стычка.
Усольцев медленно повернулся и стал рассматривать Севу, словно видел его впервые. Взгляд его был тяжел.
Рахмаша продолжал начатую фразу:
— Но я не обижаюсь. Костя понимает, о чем я говорю.
— Рахманин! — воскликнул Усольцев восторженно.— Вы гений! Вы этот... Сальери!
— Костя, перестаньте,— поморщился тот.— Надоело же...
— Нет, я серьезно. Вы далеко шагнете, Рахманин. Подыметесь выше Александрийского столпа!
— Вы невозможны, когда напиваетесь,— сказал, морщась, Рахманин.— Я, пожалуй, пойду спать. Но я действительно не обижаюсь на вас, Усольцев, вы, как и Смирнов, и без меня достаточно наказаны. Спокойной ночи! — И Рахманин направился к двери.
Чуркин не пытался его удерживать. Он изучающе глядел на всю эту сцену, после того как за Севой закрылась дверь, произнес только: «Все-таки садись, Виктор».
Он, наверное, подумал, что Усольцеву не хватает элементарной выдержки. Такой, как у Рахманина.
— Перед отъездом,— говорил Чуркин, улыбаясь и подмигивая,— мы с Костей поспорили на армянский коньяк. Я сказал, что он не выловит за день в Ангаре двести ельцов. Так представь себе, что я проспорил. Костя оказался терпеливее, чем здесь, он достойно отработал коньяк, и, как видишь, пришлось ставить.
— То с ельцами, а то... А то с подлецами,— произнес Усольцев и стал снимать галстук, душивший его. Снял и бросил на стол, на бутерброды и стаканы. Глядел он теперь в пространство, почти с отвращением ко всему вокруг и к себе тоже. Виктор почему-то подумал, что Усольцев не случайно оказался тут, в Москве, видно, и у него дела в Ярске совсем хреновые. Но он молчал и ждал, что скажет ему Чуркин. Лицо Виктора было бледно.
Чуркин посмотрел на него и спросил:
— Закусить хочешь?
Галстук валялся перед ним на столе, но он не торопился убирать его, он его вообще не замечал.
Виктор помотал головой.
— Ну поешь хоть,— предложил Чуркин. Виктору показалось, что Чуркин жалеет его. Сперва не хотел говорить при Рахмаше, а теперь жалеет и сам оттягивает тяжелую минуту. Только ему, Виктору, не нужна никакая жалость. Он виноват, наверное виноват. Он готов отвечать.
Виктор, наконец, спросил:
— Ну, что же там, в Ярске, произошло? — и проглотил слюну.
— Что может там особенного произойти? — спросил Чуркин.— Ярск, как вечный город Рим, он стоит и будет стоять.
И, почти легкомысленно улыбаясь, Чуркин стал говорить о том, как схватились Лялин с Усольцевым. Лялин теперь копает под редактора, хочет поставить своего человека.
— Руки коротки,— произнес Усольцев, не делая никакого движения, сквозь зубы.
— Критику в газете насчет культуры и быта рабочих он признал, и, кстати, его снова выбрали председателем постройкома.
— Руки коротки,— повторил Усольцев. Не глядя на стол, он взял бутылку, налил в стаканы, а себе немного больше. Казалось, что он намеренно напивается и не может до конца напиться.— Мы еще поборемся, мы в Москву не разгонять тоску приехали... Тут стоит вопрос: кто кого.— Так как все молчали, добавил: — Лялин фигура не простая. Устойчивая. И везучий, черт. Он в Мухине видел себя. Талант, помноженный на везучесть. А какая фигура! Трагическая фигура удачника!