Женя смотрела на воду. Теперь под солнцем она стала зеленой. Вода скручивалась в жгуты, с шумом ударялась в борт и шипела.
— ...А твой отец и отвечает: «Почему не поехать? Очень интересно покататься». Мамочка! Он любил пошутить, он так и сказал «покататься»...
— Пошли? — спросила Женя.
Елинсон кивнул.
— А нам через порог попробовать нельзя? — спросила она.
Елинсон замигал большими красными веками. Заглянул ей в лицо.
— Так не шутят,— сказал он ей.
— Я не шучу,— сказала Женя.— А почему нельзя? Ведь другие же проходили?
— Мамочка! — воскликнул, покачивая головой, Елинсон.— Вам нельзя рассказывать сказки. Вам сразу хочется их повторить.
— Но ведь люди-то проходили,— повторила Женя.— И надписи на скале...
Елинсон качал головой.
— Я несу за этот пароход полную материальную ответственность. Нет, нет!
Женя оставила Елинсона и поднялась к рулевому. Это был молоденький румяный парнишка. Все звали его Юрочка Николаевич.
Женя сказала:
— Юрочка Николаевич, давайте спустимся через порог, здесь ведь глубоко.
Рулевой правил и даже не собирался отвечать.
— Вы боитесь? Вы трусите? — спросила Женя.— Все вы сухопутные зайцы, я так и думала.
Юрочка Николаевич сплюнул и отвернулся. Катер направлялся к берегу. Женя снова подошла к борту. Она смотрела на скалы в мелких сосенках, растущих из камня, на ангарские сизые дали с тонким дрожащим воздухом, с дымком костра, который виделся за десяток километров. Женя подумала, что она переживает, наверное, то же самое, что и ее отец, когда он сюда приехал. Она увидела эти места и словно заглянула отцу в душу. Ведь дома так трудно все представить. Приедет небритый, помятый какой-то. В рюкзаке грязное белье. Чемоданов у него не было, он признавал только рюкзаки. И начинается: такая-то порода, трещиновитость, галька, песчаник, диабаз... А в министерстве затруднения. А коронок для бурения нет. А специалистов мало...
— И снова поедешь? — спросит мать.
— А как же. Кто же работать-то будет?
И ест ветчину и корейку. Как отец приезжает, так в доме много закуски появляется.
— Отчего камбала плоская? — спросит он, повернувшись к дочери.— У вас там по биологии не проходили?
Это значит новый анекдот привез. А он ест ветчину и говорит:
— А оттого, что на нее вся Сибирь навалилась!
Мать скажет:
— А что, кроме тебя, уж и поехать некому?
— Другие пускай сами о себе думают,— отвечал отец.— А я член партии, мое место там.
— Какой незаменимый,— скажет, усмехаясь, мать. Но говорит-то она серьезно, потому что ей с осени опять решать надо, ехать ли за отцом в экспедицию или оставаться дома. Всю жизнь она разрывалась между мужем и домом.
В поезде на Москву Жене попался толстенький, гладко выбритый попутчик. У его чемодана не работали замки, а на Женином чемодане давно были сломаны замки, и она обвязала его веревкой. Женя помогла толстенькому обвязать чемодан. Но тут он стал ее называть крошкой и все пытался ухватить за коленку. От страха она забилась на самую верхнюю полку и боялась вылезать оттуда.
На Ярославском вокзале, когда она вышла из вагона, увидела много народу. Москва провожала на восток, на новостройки, первых добровольцев. Играло сразу несколько оркестров, люди что-то кричали, смеялись, некоторые пели.
Женя подошла к самому краю платформы, глядя на другую платформу, где стоял комсомольский поезд. Чемодан она оставила у поезда. Она и не вспомнила про него, она смотрела на ту сторону, через рельсы, отделяющие ее, и провал между платформами. Она так и замерла, глядя на уезжающих ребят, ее толкали, задевали проходящие люди, она ничего не слышала. Еще в детстве она ходила смотреть фильм, где фашисты пытают девушку. Ее спрашивают: «Сколько вам лет?» — «Семнадцать!» — отвечала та с вызовом. Женя завидовала ей до слез. А теперь вот эти уезжали, и опять все было без нее.
Дали отправление, кто-то закричал «ура», провожающие бежали рядом с вагонами, что-то крича. Из окон махали руками, оркестр играл марш «Прощание славянки». Женя долго глядела вслед уходящему поезду.
Женя вернулась домой в Москву, а отец только-только вылетел в Ярск. Мать сказала, что он ждал, задержался на несколько дней из-за нее.
Женя написала ему письмо: «Папка, мне твой Ярск понравился очень. Ты не ругайся, но в общем я тоже поеду туда. А то вы с мамой ездите, а меня бережете, мол, институт, аспирантура, Москва, удобства... Как вы говорите, дети должны жить лучше родителей. Но лучше — это вовсе не значит благополучней. Ведь лучше там, где я буду счастлива, ведь правда?»