Генка с Рахмашей уехали в Ярск вместе. Генка писал: «Люди, ау! Где вы? Мы уже в Ярске. Приняли нас по-божески. Сейчас организую инициативную группу молодых инженеров, будем заниматься проектированием. Три месяца жил в общежитии, сейчас дали секцию (отдельная, однокомнатная). Решил все тут перекрасить, достал белила, олифу, нанял маляра. Маляр взял аванс и запил.
В моей комнате хозяйничают всякие твари, ночью ходят по ногам и по голове. Предыдущие жильцы заключили с ними пакт о ненападении, они выставляли у тумбочки буханку хлеба. Мыши, со своей стороны, не трогали жильцов. Теперь они не понимают, что за чужие обязательства я отвечать не могу, пищат по ночам, требуют хлеба и зрелищ. Я кладу около себя всю домашнюю обувь и швыряю в темноту. Живем весело, ходим в походы. Сева Рахманин пошел работать в котлован...»
Дважды Мухин приезжал в Москву, в министерство. Зашел он в институт. Он похудел, был суетлив и затормошен. Встретив Женю, рассеянно расспрашивал о новостях. О своей работе сказал немного. Их группа выполняет необычный проект: «экспериментальная эстакада». В эту эстакаду никто не верит, кроме его группы да профессора Константиновского. Тот будто бы шутя сказал: «Неважно, есть ли у вас последователи, важно, есть ли у вас преследователи... Но вы считайте, считайте больше!»
Еще Мухина интересовали магазины. У него был целый список ярских заказов: копченая колбаса, коньяк, детские игрушки, безразмерные чулки.
— Говорят, новое издание Пастернака готовится? — спрашивал он.— Говорят, Экзюпери вышел?
Женя смотрела на него во все глаза и забывала отвечать. Он и раньше был отделен от нее двумя курсами, а это значило много. Теперь же он был словно из другой исторической эпохи. В голосе у него появились вдруг покровительственные нотки.
— Ну, как живем, Палома? — спрашивал он. Но ответа он не слушал.— Знаешь, дочь Пикассо зовут Паломой, что означает «Голубка»...
Жене хотелось много спросить — о его жизни, о Ярске, об отце. Но не спрашивала. Она смотрела Генке в лицо и пыталась понять, оправдать, что ли, его невнимание к Верке, к их институту, к ней самой, Жене. Ей было завидно, что он такой торопливый и затормошенный. Но все-таки она не хотела бы быть такой, как он сейчас. В нем начинали проявляться черты отчужденности, суеты сует, которые надолго разделили их. Его и Женю. О Вере был разговор особый.
Женька с Верой приехали в Ярск в середине июля. Поселились в гостинице, спали вдвоем на одной койке. На работу, на ту, которую они хотели, их не брали. Они ходили по подразделениям, по разным начальникам, нервничали, уставали.
Иногда появлялись Мухин или Рахмаша, с кем-то они вели переговоры, пытались помочь, но пока безрезультатно. К тому же у Генки наступили решающие дни. Приехала из Москвы комиссия, чтобы решить судьбу его экспериментальной эстакады. Над проектом эстакады работало около десятка ребят, но все называли ее «мухинская эстакада».
Однажды Вера сказала:
— Нужно идти насчет работы прямо к Шварцу. Он же друг твоего отца, он обязан помочь.
Женя молчала.
— Мы же не милости у него будем просить,— говорила Вера.— А просто работу. В конце концов мы имеем на это право.
Женя понимала, почему Вера нервничает. Еще в институте стало известно, что Мухин здесь женился, но Вера все равно решила ехать в Ярск.
Женя ее жалела, но помочь ничем не могла. После разговора с Верой она ушла за Ярск к Ангаре. Дорогой думала: «Никогда я не буду устраиваться по блату, неужели Верка этого не понимает? Мой отец — это мой отец, а я — это я, и у меня нет никаких преимуществ перед другими. При чем же здесь фамилия?»
Она спустилась по крутому склону вниз, цепляя ногами колокольчики и жарки. Сейчас она не радовалась и цветам. В кустах натянула купальник и полезла в воду.
У берега на камне сидели два парня и разговаривали. Один другому сказал:
— Смотри, она собирается плыть.
— Плавают тут всякие,— отвечал другой.— Вытаскивать нам приходится.
Женя не ответила им. В другой бы раз ответила, но сегодня была слишком зла, чтобы отвечать. Она поплыла наискось против течения. Конечно же, она болела за Верку. Обе понимали, что той незачем было сюда ехать. На что она рассчитывала, когда у Генки уже появился ребенок, и жил он с женой, как все говорили, хорошо.
Женя стала думать про Шварца, про отца. Отец ее теперь работал на Селенге, в Бурятии. Однажды он рассказал про Шварца. Тот приехал сюда, на стройку, с небольшим чемоданчиком, поселился в одном домике с отцом, каждый день они встречались. Оба скучали по своим семьям. Шварц выпрашивал у отца машины, своих у него тогда не было. Потом начали строить поселок постоянный, первую в нем улицу рабочие прозвали Шварцштрассе: здесь возвели дома для Шварца и его подчиненных. Потом Шварц сошелся с молодой врачихой и женился на ней. Он говорил, что такова судьба строителей: бросать семьи и взрослых детей, которые не хотят оставлять старые квартиры в городах. Может, это правда. Только Женькина мать повсюду таскалась за отцом...