— Скверно? — спросил Голубев. — Отлично! Мы уже не будем тратить миллион рублей — и так растянулись в полреки, сколько денег выбросили псу под хвост.
— Анна Ивановна, да вы не расстраивайтесь, я знаю председателя завкома, ему можно верить,— сказал Елинсон и торопливо, дрожащими руками стал разливать водку. Крикнул: — Мамочка! Ты что же картошку не несешь?
— Сто лет нас водят за нос, и сто первый будет,— сказала категорически Анна Ивановна, сгребая крошки ладонью на край стола. — А у нас дочь взрослая да бабка без ног, о них тоже надо думать.
— Вы Жене позвонили, она знает, что вы приехали?
— Да, вас можно поздравить? — сказал вслед за Таней Раевский, захватывая рюмку.
— Мы телеграмму дали,— ответила Анна Ивановна совеем уже другим голосом, и понятно было, что от недавнего ожесточения не осталось и следа.
— Мы только на днях узнали,— продолжал Раевский,— что ваша дочь выходит замуж.
— Какой замуж? — спросила неловко Анна Ивановна, еще улыбаясь и не вникая в смысл слов.
— Я тоже слышала,— сказала Таня.— У нас ее подружка Нина работает.
— Болтовня,— как-то натянуто произнес Голубев.— Она в последнем письме...
— Так ведь это радость! — воскликнул Елинсон, часто моргая глазами.— Анна Ивановна... Василь Иваныч, радость ведь это?
— Вот тебе раз! — сказала Анна Ивановна, вставая и уходя в переднюю. Решение она принимала быстро и всегда выполняла их.
Она уже появилась в пальто и теперь разыскивала на диване варежки.
— Нечего сказать, обрадовала, о замужестве дочери приходится узнавать от чужих людей!
— Нюра, ты куда? — спросил Голубев, вставая.
— Звонить ей, куда еще. Все твое воспитание!
И она ушла, поджав белые губы.
— О чем беспокоиться? — сказал Голубев, садясь и наливая себе водки.— Баба с возу, всем остальным легче.
И выпил. Про себя подумал: «Женька ничего дурного не сделает».
Он опять говорил о выборе створа, о том, что средства и техника расходуются нерационально, исследования растянулись на сотню километров и его задача — сузить и сконцентрировать все работы...
Но мысли его возвращались к услышанному, он все время думал о Женьке.
Анна Ивановна между тем дозвонилась в управление береговых плотин, и ей объяснили, что мастер Голубева находится в котловане. Надо звонить в прорабку.
В прорабке спросили:
— Кого? — И еще крикнули: — Громче говорите! Кого?
Было слышно, что за стеной работает трактор.
— Мастера Голубеву! — сказала Анна Ивановна.
— Голубеву? Сейчас...— сказал голос. И тут же закричал: — Половников! Посмотри, Голубева там? Пошуми ей, к телефону требуют.
Потом какие-то голоса, грохот и снова голоса. Кто-то с кем-то ругался. А дочь не шла.
Анна Ивановна уже решила, что о ней забыли, но вдруг услышала звонкий, почти мальчишеский голос Жени:
— Мам, это ты? Вы приехали, да?
— Приехали,— сказала Анна Ивановна.— Ты до каких работаешь?
— Я в первую смену, мам. Но у меня скоро перерыв. Вы где остановились, у Елинсона?
— Да, у Рувима Моисеича,— сказала Анна Ивановна и подумала, стоит ли сейчас спрашивать у дочери, если в перерыв она придет сама. Тогда и будет все ясно.
— Туда я не успею, — сказала Женя.— Туда автобуса нет.
— Как ты живешь? — спросила Анна Ивановна.— Как Вера, ребята?
— Ничего,— сказала Женя.
— Хорошо или ничего? — спросила мать.
— Неплохо в общем,— ответила Женя, и они замолчали.
— Больше ты ничего не скажешь?
Голос у Анны Ивановны стал жестче. И Женя почувствовала это. Она сказала:
— А что? Скажу...
— Ну, скажи,— попросила мать, и были в ее голосе твердость и сомнение одновременно.
Стало слышно, как в прорабке ругались и спорили мужские голоса.
— Тебе что-нибудь рассказали? — спросила тихо Женя.
— О главном всегда от чужих людей узнаешь!
Теперь в прорабке стали ругаться сильней, и в спор вступила Женя. «Евгень Васильевна распорядилась. Вы же распорядились, Евгень Васильевна?»
— Я велела перевести бригаду, не кричите, сейчас все объясню,— сказала Женя. Анне Ивановне все было слышно.
— Мам,— повторила Женя.— Я кончаю. Мы сегодня вечером придем. С ним, ладно? — И повесила трубку.
«Ладно»,— подумала Анна Ивановна, вдруг признаваясь себе, что она не верила до конца в эту новость и только сейчас начинает по-настоящему понимать и сильно волноваться.
Где-то помимо нее произошло нечто такое, чего нельзя изменить, а можно только принять, как принимала она многое другое, существенно влияющее на ее жизнь. Принимала, привыкала, сживалась.