— Тогда нужно бежать, а то Терещенко ругаться будет,— сказала Женя, но вздохнула и не встала, а еще ближе наклонилась над горячим железом, над сверкающим из щелей лучом.
В котловане было за сорок, с порога, как из парилки, несло морозную влагу, туман, воздух был так густ, что не передавал звука.
Шум стройки тонул в нем, казалось, что весь котлован оглох, замерз.
Она подумала о Викторе, он сегодня должен идти в первый раз на работу в горком. Не только он, но и она считала, что работа в горкоме ненадолго и через месяц-другой нужно будет искать занятие по специальности. Может, у них на участке будет легче устроиться, и он перейдет сюда мастером или рабочим. Женя вспомнила про Виктора, и ужасно захотелось, чтобы он сейчас тоже вспомнил о ней и позвонил.
Рабочий день, особенно бестолковый сегодня, был непомерно длинен для них обоих. Но Виктор не звонил, и ей становилось все холоднее. Она до последнего рассчитывала на его звонок, тогда она еще минуту побыла бы в тепле.
Она знала, как обомрет, вдохнув мороз, как схватит глаза, подбородок и будет полосовать по коже, словно острие бритвы, кожа станет твердой, почти мертвой, и в этих местах появятся потом темные пятна.
Она вздохнула оттого, что телефон не позвонил, и встала. И Жуховец тоже встал и оказался прямо перед ней, глядя на нее сверху.
— Это правда? — спросил он. Женя видела темный, припухший подбородок и диковатые, сейчас совсем покорные Лешкины глаза.
Она отчетливо понимала, что будет сказано дальше, но не находила слов для ответа. Нужно было просто сказать: «Да».
Она сказала:
— Да.
Оба стояли, это было неудобно.
Она не смотрела ему в лицо, перед глазами был только ватник с торчащей из дыр ватой и чернильное пятно сбоку.
Вдруг она увидела, что плечи его дрожат.
Лешка, который не спускал ни одному обидчику, который жестоко воевал со всем миром, если замечал в нем несправедливость, не мог плакать.
Она однажды видела, как он завел за стену кинотеатра здорового парня, который «приблатнялся», и так врезал ему, что у того чуть не треснула челюсть.
Он был силен, как человекоподобная обезьяна, но он был самым интеллигентным среди ребят и читал ей наизусть сонеты Шекспира.
Боже мой, она же все понимала про то, какой он хороший, какой необычный среди них, но ведь не это было главное.
Она стояла около него, напуганная, ей казалось невероятным, что он плачет.
— Леша, Лешка,— повторяла она, едва понимая, что говорит, готовая сама разреветься. Все в ней рвалось от боли и жалости.— Лешка, не смей! Ты же сильный, у тебя будет в жизни очень хорошо. Ты заслуживаешь, чтобы у тебя было лучше, чем у всех!
— Лучше всего могло быть только с тобой,— проговорил он тихо, но она расслышала.
«Да нет, милый, ты все придумал!» — хотелось бы ей воскликнуть, но это была бы неправда. Женька не умела лгать. Его горе было настоящим, она была причиной, все это было невыносимо.
Нервы ее не выдержали, в глазах появились слезы, она толкала дверь с натеками льда и накаленной от мороза железной ручкой, а дверь не открывалась.
Потом с громким треском отлетела, и ей показалось, что он сказал: «Тогда прощай!» Она не слышала его голоса, он прозвучал будто бы в ней самой, и она замерла в клубах охватившего ее мороза.
«Так не бывает,— говорила она про себя, смахивая слезы, превращающиеся в кусочки льда на ресницах, но не замечая вовсе этого.— Так не бывает, чтобы один полюбивший человек кругом перед всеми был виноват. И Лешка тоже поймет все, они останутся друзьями, иначе не может и быть».
Наверное, она обманывала себя, но ей хотелось так думать.
Свадьбу было решено праздновать второго февраля в субботу, потому что не позже четвертого Голубевы должны были прибыть в Соколовку.
Всеми хозяйственными вопросами занималась Анна Ивановна, ей помогал Елинсон, который смог высвободить на два дня машину геологической экспедиции.
Рувим Моисеевич, радостно переживающий встречу с Голубевым и подготовку к свадьбе, почти не трезвел, и белки глаз его и веки были постоянно воспалены. Василий Иванович, который в общем-то ничего не понимал в хозяйстве, тем не менее старался вникать во все дела и страшно мешал.
Кира Львовна восприняла известие о готовящейся свадьбе спокойно, со скрытым любопытством. Она часто приходила в комнату девчонок, рассказывала:
— Мои моряки все рехнулись, тоже хотят жениться. Один подходит, говорит: «Помоги мне объясниться с Ниной».— «Ну, а ты,— спрашиваю,— с ней хоть поговорил серьезно?» — «Нет!» Оказывается, он ее один раз видел, и то издалека.