— Помолчала бы о детях,— как-то непонятно сказала Кира Львовна.
Нина посмотрела на нее. Пожала плечами.
— Не кощунствуй, ты же понимаешь, о чем я говорю,— сказала Кира Львовна очень категорично.
Толкнулись в дверь к Усольцеву.
Усольцев лежал на койке и читал книгу. Ему было лет сорок, сорок пять. Он не спеша поднялся, освободил столик от бумаг и сказал Виктору:
— Давайте, давайте и закройте дверь.
Он достал из тумбочки коньяк, сухую колбасу из-за окна. Пока Нинка ее чистила, с трудом снимая кожу, разлил коньяк по чашкам, а себе — в железную кружку. Не дожидаясь и не приглашая, взял кружку и выпил.
Он не то чтобы не понравился Виктору, но впечатления на него не произвел.
Пил молча, а если и говорил, то самое пустяковое, о той же выпивке: «Нальем?», «Бери закусывай, самая лучшая рыба — колбаса», «Если в мире люди создали что-то прекрасное, так это коньяк!», «Итак, вздрогнем?!»
Усольцев пьянел на глазах, зрачки у него сделались текучими, лицо потемнело, стало лиловым.
Виктор отпил коньяк, замечая в то же время, как Усольцев трогает руками Нинкину талию, обхватывает и прижимает к себе.
— «На заре туманной юности всей душой любил я милую»,— пропела Нина, засмеявшись, и поцеловала Усольцева в щеку.
— Нинка у нас как птенец. Как птенец, ей-богу! Утром проснулась, глаз не открыла, а уже начинает чирикать. Вот так и поет, не открывая глаз,— сказала Кира Львовна, стараясь как будто выгородить Нину, сама удивляясь своему теплому чувству к ней.
— Ты мне поешь? — говорит Усольцев, обнимая ее в открытую и откровенно показывая Виктору на Киру Львовну, так что видят и Нина и Кира Львовна.
— У нас газетчиков не любят, от них одни неприятности,— тоненько тянет Нина, прижимаясь к Усольцеву.— А я люблю, мне можно. Витя, хочешь, я и тебя полюблю?
— Мне тяжело за этих ребят, которые в гостинице. Если бы вы знали, какие они славные,— говорит Кира Львовна.
— Усольцев, ты на мне женишься? — спрашивает, оборачиваясь, Нинка.
— Они сказали: «Если через неделю не дадут жилья, мы организованно атакуем строящееся общежитие и займем его».
— Ну, Усольцев, ну скажи это при всех...
— Начальство уже переполошилось,— говорит Усольцев, отпивая коньяк, как чай, из Нинкиной чашки.— Они там комиссию назначили.
— А почему ты об этом не напишешь? А, Усольцев? — спрашивает Нина, высвобождаясь из его рук.— Испугался?
— Нинка, перестань, ты не права! — кричит Кира Львовна.— Пойдем к нам,— говорит она уже спокойнее.— Иначе ты не остановишься. Пойдем в нашу комнату.
— У нас холодно,— говорит Нинка.— Ой, посмотрели бы, как у меня на работе! Десять градусов, а под столам — два.
— А зачем под столом?
— Ноги-то у меня под столом,— жалобно говорит Нина и кричит, возвращаясь к двери: — Усольцев, я к тебе еще вернусь!
Нина без причины смеется, хватая руку Виктора и прижимаясь к ней лицом.
— Нинка, прекрати ты свои психические атаки,— говорит, нервничая, Кира Львовна.— На него и так Усольцев быком смотрел.
— Ну и что, на Вовку вчера тремя быками смотрел.
— Я пойду,— говорит Виктор. Они уже на первом этаже.— Спасибо вам.
Он выходит на улицу. Идти странно легко и тепло. Улица гидростроителей помечена трассой огней, километра на три она прямая и совсем без людей. Все, наверное, спят. Над Ярском стоял морозный, чистый, глубиной до звезд воздух. Вокруг фонарей сияли радужные нимбы. На окнах домов узоры — елочки и цветы. Белые дымы из труб исполосовали небо. Трактор где-то заработал, щекочет звуками тишину. И все так странно знакомо. Вот живут здесь люди. Работают. Спорят, ругаются. Любят. Пьют вино. Все, как дома. Как у себя дома. Виктор идет по белой укутанной дороге, прямо посредине, не встречая никого. «Какая ледяная пустота! — думает он совсем весело.— Млечный Путь... А Нинка, которая живет с Усольцевым, мне вовсе и не нужна!»
В девять утра Виктор уже был у первого секретаря горкома комсомола Чуркина.
Горком помещался в административном здании, на первом этаже, слева. В кабинете Чуркина толпился народ. Виктор присел на крайний стул, за спинами других сидящих, рассчитывая, что он сможет дождаться, когда все уйдут. Но разговорчивый, очень подвижный секретарь, наверное, всегда знал, кто и зачем его ждет. Он спросил Виктора через головы стоящих:
— Вы ко мне? Вон, товарищ в бушлате! Я спрашиваю: ко мне?
— Да, я насчет работы,— сказал Виктор, вставая.