Я пришел в комитет комсомола к секретарю Виктору Чуркину. Это человек, о котором можно, да и нужно бы написать книгу. Его дед — умелец, отец — таежник. Он и еще пятеро друзей услыхали о строительстве Ярска, попросились. Их не пустили. Они отбивают телеграмму в ЦК партии.
Их шлют на ЛЭП, которую тогда только начали тянуть. Живут бригадой в шесть человек в шалаше, ведут просеку. Вскоре прибывают новые силы. Чуркин уходит в Ярск сменным мастером авторемонтного завода. Его выбирают секретарем комитета комсомола. Жена учительствует в школе. Любого зубра-начальника он мог уломать и обхитрить. Если бы не он, не было бы спортзала, тира, который построили «партизанскими» методами.
Мы работали с ним около года, создавая «Корчеватель». Я испытывал к нему нежную, застенчивую любовь, в которой не признался бы ни за что на свете. «Корчеватель» тоже его идея. Он был и цензором, и критиком, и автором. Листок шел нарасхват, за ним отовсюду присылали гонцов-комсомолят, которые разносили его по улицам поселка. Подпись стояла такая: «Орган комитета комсомола Ярскгэсстроя».
Я числился в штате многотиражки.
Учредили нам шефа в лице Константина Усольцева, человека, в сущности, безобидного, но трусливого.
«Не суйте нос, куда вас не просят»,— поступило из постройкома от Лялина.
Бедный комсомольский нос, он должен был превратиться в розовый пятачок! Виктор только развел руками и сказал: «Плохи дела, ребятки, свертывай жало сатиры и получай, что заслужили». Тираж «Корчевателя» был снижен, периодичность доведена до раза в месяц, штатная единица отобрана. «Корчеватель» чихал, газовал и топтался на месте.
Я ушел на бетон, но все свободное время отдавал ему.
Сколько ночей я провел в типографии в дни выпуска (к нашему листку там относились, как к металлолому)! Сколько нервов и крови попортил в ругани с Усольцевым, Лялиным, предпостройкома, который фактически все контролировал!..
Чуркина Виктора уже не было. Получив строгача за развал идейно-воспитательной работы (ха-ха!), он ушел на свой авторемонтный заводик. Теперь его снова призвали в горком.
Кстати, я не замучил тебя этим письмом-посланием? Никогда так много не писал, да и писать-то разучился. Я же говорю с тобой и с самим собою — это потруднее, чем простая отписка: «Жив-здоров, чего и вам желаю». Ты не представляешь, как приятно писать тебе. Эта «ода», незаконнорожденное дитя, доставила мне несколько светлых минут. Я смеялся, когда мне казалось что-то удачным или забавным. Именно тогда я представлял, как смеешься ты.
Теперь я хочу рассказать тебе о лэповской моей жизни, которая была до «Корчевателя», когда я бежал с берегов таежной речки Ии.
Утром я пошел к Чуркину, и он тут же накатал записку к начальнику четвертого участка ЛЭП.
На другой день я оформлен без волокиты электромонтажником четвертого разряда и от радости и гордости скачу, как индеец на свадьбе.
Облачаюсь в рабочий костюм: куртка, штаны, сапоги и накидка из тонкой сетки от мошки и комаров: куклукс-клановка.
Вяжем армсетки, режем на ручных ножницах проволоку всех диаметров. Чем жарче, тем сильнее злобствует мошка! Эта мириадоголовая гидра скопом обрушивается на наши головы. Отплевываемся, откусываемся...
На вкус мошка кисловатая.
Самое больное место — ноги. Лезет в сапог и кусает, как собака, до крови. В накидках душно, поэтому все в восторге, когда шефы привозят нам свежеизобретенную жидкость «Антимошкин». Трем лицо, нас начинает тошнить до рвоты, кожа облезает на чувствительных местах, а мошка продолжает жрать нас и то, чем мы намазались.
Клянем шефов и пытаемся перегнать «Антимошкин» на спирт.
Первую линию ЛЭП отгрохали за два с половиной года вместо четырех.
Летом жили в шалашах (прохладнее), зимой в утепленных палатках, в щитовых домиках.
Рубили просеку пятьдесят метров шириной, рыли котлованы под опоры, завозили, собирали, ставили опоры. Забетонировав фундамент в лютую стужу, топили в тепляках печки по двое-трое суток, грели свежий бетон.
Жили коммуной.
Были девчата детдомовские, без путевок, были непутевые, но с путевками. Вот деталь: в соседней бригаде было поровну ребят и девушек — двадцать два человека, многие потом поженились, многих отправили в Ярск, и народонаселение его заметно увеличилось.
Ведь не боги ЛЭП построили, а вот такие земные и разные люди. И еще: была у нас дружба и чувство локтя — это не для красного словца. Мне потом одна из высоковольтниц говорила: «В тайге был коллектив, а тут, в Ярске, мы как-то одичали».