— Какой работы? — спросил громко Чуркин.— Да идите сюда, чего вы там прячетесь?
— Я не прячусь,— сказал Виктор. — Я вам писал, помните, что сапер-строитель хочет у вас работать.
— Ну? — спросил Чуркин, почему-то улыбаясь.
— Вот я и приехал,— сказал Виктор.
Он подумал, что Чуркин оттого и улыбается, что не знает, как его зовут, разве всех запомнишь, кто писал письма.
— А вот она уезжает! — сказал Чуркин и кивнул на девушку, которая сидела у стола и вытирала глаза платком.— Видели такое чудо-юдо? Так поглядите, не скоро увидите!
Виктор молчал, и Чуркин сел на стул рядом с девушкой.
— Вы поймите, люди просятся сюда, отказываем, письма шлют, умоляют, на любую работу согласны. А вы... Аленушка, вы кирзовые ушки! Счастья своего не понимаете.
— Сча...— сказала девушка.— Сча...— Она шмыгала носом и не могла выговорить этого слова.
— Не могу я точко-вщицей,— сказала она с придыханием. — Они все требуют больше записать, чем сделано.
— Ага! — воскликнул Чуркин.— Верно. Ведь правильно вы говорите: они будут требовать, им заработать хочется, им хлеб хочется с маслом есть! Но вас и поставили для того, чтобы хлеб с маслом они ели законный, а не за перекуры с дремотой. Сделали ездку — запиши. Поставь точку. Сделали другую — запиши еще. Вот для чего вас поставили!
Чуркин сказал, будто удивляясь, как можно не понимать таких очевидных вещей.
— А они говорят: «Ты жмешься за лишнюю ездку, будто эти деньги из твоего кармана».
— Правильно говорят! — сказал, усмехаясь, Чуркин. — Мне бы таких агитаторов!
— Они мне... одеколон подарили,— сказала девушка и заплакала.
А все засмеялись. Виктор тоже засмеялся.
Чуркин посмотрел на него теперь пристальней.
— А вы говорите: на работу! — с упреком сказал он Виктору.— Дадут вам работу, а вы жаловаться...
— Я не собираюсь жаловаться,— ответил Виктор. Ему неудобно было напоминать, что он писал о строительном техникуме и спрашивал, можно ли приехать. Но напомнить было необходимо.
— Да, помню я,— не дав ему договорить, отмахнулся Чуркин.— Все о вас помню. Детдомовец, так? Общественник, в роте был комсоргом, это вы, что ли, писали?
— Писал,— сказал Виктор, удивляясь, что секретарь мог запомнить такие подробности из его письма. Чуркин копался в бумагах на столе, наверное, искал это письмо или ответ на него. Не нашел, спросил мягко, глядя в глаза:
— Ну, в котлован хочешь?
— Да. В котлован,— сказал Виктор.
— Мастером? — спрашивал заботливо Чуркин.
— Если можно,— ответил Виктор, поддаваясь сочувствию Чуркина, так же искренне и прямо.
И тут вдруг Чуркин улыбнулся совсем по-дружески, показывая свои золотые зубы, и тем же, будто бы сочувствующим, но совсем с другими интонациями голосом произнес:
— Ничем помочь не смогу.
Это было неожиданно, будто обухом по голове.
Виктор растерялся. Он не смог и не хотел скрывать впечатления от слов Чуркина. Он не слишком рассчитывал, что его сразу назначат мастером, но для себя давно решил: работать надо идти только на плотину. Через отдел найма и увольнения это было труднее, звонок Чуркина значил больше.
Чуркин будто полюбовался произведенным эффектом, теперь он стал звонить в швейную мастерскую, спрашивал какую-то Иванову. Когда подошла Иванова, он объяснил, что нужно устроить ученицей одну девушку: «Она сейчас к вам зайдет. Ага».
Он разговаривал по телефону и почему-то подмигивал стоящему перед ним Виктору.
— Все хотят в котлован,— говорил он.— А она из котлована. Ну, спасибо, всего хорошего.
Чуркин велел девушке торопиться к этой Ивановой, быстро отпустил остальных и крикнул секретарше, что сходит пообедать домой. Девушка-секретарша выглянула из приемной, в руках у нее были хлеб и конфета. Она кивнула.
Чуркин направился к двери, спросил Виктора, будто знал, что он пойдет обязательно следом:
— Характеристика есть?
— Все есть.
— Долго был комсоргом?
— Два года.
— Так,— сказал Чуркин, выходя на улицу, щурясь от белого снега.
Он сказал, точно они были давно знакомы:
— Я вот тоже начальником цеха тут работал! — Он вздохнул и спросил, обедал ли сегодня Виктор.— Смирнов твоя фамилия? Сто тыщ Смирновых...
— Ну, а насчет работы? — сказал Виктор, не поражаясь ни редкой памяти Чуркина, ни такому странному разговору. Он начинал раздражаться.
Чуркин заметил эту перемену в голосе, посмотрел на него удивленно и вдруг предложил:
— Мне нужны комсомольские кадры, разве я не говорил? Мне нужны работяги, из таких, как ты... Ну?