Дачничаем.
Черные от солнца и железа.
Работа аккордно-прогрессивная. Сделаешь в срок, получишь куш, не сделаешь — шиш!
Нам нужно первое, работаем, аж потрескивают позвонки.
Слышу ту музыку труда, о которой говорил Горький. Люблю лазать на опору. Наловчился, как обезьяна. Дух наверху захватывает, высоко, светло, покачивает, как на мачте корабля.
На этом таежная жизнь моя обрывается. Чуркин вызывает в Ярск и предлагает взяться за «Корчеватель».
Чувствую себя в чем-то виноватым, прощаюсь с товарищами. Трассу они сдадут без меня. И вот «Корчевателя» нет, лэповцы кто где, а я один. Сколько я знал хороших ребят, которым тут, как говорится, «не показалось»; они уехали. Так же, как сейчас уезжаю я.
У меня одна просьба: не сердись, не обижайся, если тебе что-нибудь здесь в письме придется не по душе. Я больше не смогу ничего сказать. Никогда не приходилось так много говорить о себе, а может, с самим собой. Твой Леша Жуховец».
Женя прочла и отложила последний листок. Потом она долго лежала, глядя в потолок. Но будто слышала рядом голос больного, сломленного человека.
Он был слаб, Леша Жуховец, наверное, слабее ее и многих, а ведь именно он обладал всеми нужными качествами для того, чтобы бороться и побеждать. Еще тогда, на свадьбе, Чуркин резко осудил его за стихийность, за невыдержанность. Это было в нем. В том, как он жил, таился какой-то главный человеческий просчет. Вот об этом она думала. Он жил, наверное, одиноко, он был не прав, когда воображал себя борцом-одиночкой, которого никто не может понять. Он будет дальше терпеть поражения, и никогда он себя не найдет.
Да и просто мужчины не имеют права уезжать, когда женщины остаются, подумала она. Нельзя бросать своих...
Она жалела, что не сможет по-товарищески, по-мужски сказать ему несколько хороших, нужных слов. Может быть, услышав их, он не бежал бы так быстро и отчаянно.
КНИГА ВТОРАЯ
Глава восьмая
Несколько дней Виктор прожил на том самом девятом Углу, где погиб парнишка,— его перешибло тросом, когда поднимали провода. Звали тоже Виктором.
Чуркин объяснил перед отъездом: «Поезжай, просто поживи с ребятами. Им будет сперва тошно. Понимаешь, им нелегко будет, ты с ними побудь, чтобы они почувствовали, что не одни, а потом возвращайся. Тут тоже работы много, я задыхаюсь один. Бывай».
Виктор ничего не стал больше спрашивать, пошел искать ребят. Они ночевали в красном уголке двадцать третьего общежития, а сегодня собирались уезжать. Среди них — Олег Петренко. Он, как и остальные, был на взводе, но не пьян, хотя они пили ночью водку.
Увидев Виктора, сказал: «Жив, бродяга? А вот у нас...» — и рассеянно стал смотреть куда-то мимо него. Глаза у него были странные, и весь он был смутен...
Погрузились на машину, в кузов, крытый брезентом, у магазина остановились.
Самый бойкий среди всех Васька, на руке татуировка: «Не забуду мать родную...» Пошел с Олегом и еще с монтажником Иваном в магазин, вынесли ящик с портвейном в темных бутылках.
Иван, человек почти двухметрового роста, шел позади, прижимая к груди сверток с конфетами «батончики сливочные». Так он полез в кузов, прижимая пакет к груди; батончики через разорванную газету сыпались на снег около машины.
Потом они сыпались в кузов, но никто этого не видел или не хотел видеть.
Машина тронулась и пошла отсчитывать километры белой, накатанной по льду дороги, нисколько не сбавляя скорости на рытвинах или канавах. Она страшно грохотала, а всех швыряло вверх и вниз.
Многие пели песни, совсем вразброд, не слушая друг друга. Кто-то дремал, кто-то смотрел бессмысленно на отпадающую от задних колес дорогу, похожую на разматывающийся рулон белой бумаги. Васька кричал: «Тяжело, когда есть водочка, еще тяжелей, когда ее нет!» Потом он кричал еще что-то, ему было, наверное, все равно, что его не слушают. Он слушал себя, и это его утешало. Казалось, ухни машина сейчас в пропасть к центру Земли, никто не оглянется, не спросит: «Куда мы, братцы, летим?»
В одном месте машина притормозила, нырнула в узкую просеку в тайге и, качнувшись на особенно глубокой яме, стала. Все нехотя зашевелились, стали вылезать, не откидывая борта, стуча застывшими ногами.
Васька выскочил, схватил ящик с вином, поволок по снегу. Олег Петренко, будто со сна, озирался вокруг. Иван, не отнимавший своего свертка от груди, перемахнул кузов, рассыпая по дороге конфеты, пошел, качаясь, к дому. Олег потянул Виктора за рукав. Он сказал: