— Требую соседку Секена! — заявляет Бокен.
Секен возражает:
— Не могу отдать соседку.
— Не хочет расставаться с соседкой! — объявляет водящий. — Какое ему за то наказание?
— Пусть заревет быком, — говорит Быкен, улыбаясь до ушей. И довольно ерзает на стуле, оглядываясь по сторонам.
— Пусть петухом… нет, простите… этой, как ее… курицей закудахчет, — краснея и весь вспотев, выговаривает Бекен. И, еще больше съежившись, опускает глаза в пол.
— Три куплета песни, три удара ремня, — холодно бросает Бокен. Недовольно скашивает глаза на висячую, из пиалы, лампу под потолком, которая уже начинает коптить, и еще больше выпячивает грудь.
Несчастному Секену приходится и быком реветь, и курицей кудахтать, и срывающимся, хриплым голосом исполнить три куплета песни, и подставить ладонь под жгучие удары толстого кожаного ремня. Претерпя столько испытаний на пути любви, стойко перенеся все муки, Секен горделиво смотрит на свою соседку. Та, кажется, довольна. Секен мысленно благодарит судьбу и за то, что подняли его на смех, и за то, что побили. Но тут уже подходит и его черед отвечать, в мире ли он со своей соседкой.
— Я, — говорит он, — с соседкой своей в мире.
— Докажи, что в мире, — требует водящий.
Значит, надо или обнять девушку, или коснуться ее щеки своей щекой. А поцелуешь — совсем хорошо.
Но какое там — обнять или коснуться! Батиш, которая до сих пор сидела совершенно спокойно, теперь прямо под потолок взвивается, не подпускает к себе.
— Не смог доказать, что ты в мире. Протягивай ладонь, — говорит справедливый водящий.
И снова три удара ремня. Безжалостно бьет водящий. С размаху бьет. Прямо весь дух из тебя вышибает.
На следующем кругу выпадает отвечать и самой Батиш.
— Я, — говорит она, — в ссоре. Мне нужен сосед Сакып.
Вот тебе и благодарность, вот тебе и награда за все насмешки, за все побои, — предают тебя, ничего не приняв во внимание…
Теперь уже Быкену доводится испытать счастливое унижение. Затем — Бекену. Потом — Бокену…
Как-то вспыльчивый Бокен, когда его попросили подтвердить мир с соседкой, взял да и поцеловал Батиш насильно. Условиям игры это противоречило. Прильнувшие к ней против ее воли губы будто выпили из девушки всю кровь, и побледневшая Батиш, как только высвободилась, ударила джигита по щеке. Такое правилами игры тоже не предусматривалось. Бокен хотел было тут же расквитаться с девушкой, но руку его перехватил Секен. Джигиты разделились на две группы, девушки на три; едва не завершившись дракой, вечеринка в конце концов расстроилась окончательно.
После этого случая празднование дней рождений прекратилось. Джигиты тоже поубавили свою прыть. Стоит кому-нибудь заговорить о Батиш, простодушный Бекен краснеет и начинает ковыряться рукояткой плети в земле. Видно, крепко защемило у него сердце; говорят, завидит Батиш где-нибудь впереди — и еще издали переходит на другую сторону улицы. Вспыльчивый Бокен, только при нем упомянут имя Батиш, молча скрипит зубами. На следующий день после того скандального вечера он, говорят, напился до чертиков, смешав белое с красным, и со слезами на глазах поклялся, что не пройдет и месяца, он, дескать, хоть и силком, а женится на этой девчонке. Так утверждали знающие люди. Добродушный же. Быкен не краснел, не ковырялся в земле рукояткой плети, не скрипел зубами и ни в чем не клялся, только, говорят, когда потребовалось высказаться, поцокал языком: «Ай, и строптивая! Самая что ни на есть дикая среди строптивых. Уж я-то знаю, нет с ней сладу». И головой покачал.
Это оказалось правдой. В назначенный день и час была проведена операция по похищению девушки, но закончилась она полным провалом, и на вспыльчивого Бокена был повешен ярлык клятвопреступника. Но и Батиш, которую подкараулили в вечерних сумерках два джигита и поволокли к машине, а она все же, пинаясь и кусаясь, сумела продержаться до помощи, ободрав одному ногтями в кровь все лицо, а другому повыдергав все его волосы, тоже не поддержал никто. Напротив, ей пришлось разделить судьбу Бокена: хотя никто и не осмелился называть ее так в лицо, но за глаза Батиш окрестили так, как о ней сказал Быкен: строптивая.
Мало-помалу базар вокруг девушки стих, но число любопытных не уменьшилось. Затаившись, ждали, чем это все кончится.
Так и шел день за днем, наступила весна, скотина принесла приплод, а там наступило и лето, началась заготовка кормов. Джигиты, что имели виды на девушку, кто оседлал тихоню-гнедого и, гоня перед собой блеющих овец и ягнят да мемекающих коз, подался на пастбище, кто оседлал железного гнедого и пошел, глотая пыль, день-деньской жарясь на солнце, косить сено. Всех заняла работа.