Народ на остановке немного рассосался. Я стал оглядываться по сторонам.
— Простите, — сворачивая свой рассказ, сказал незнакомец. — Отнял у вас время пустым разговором. Будьте здоровы!
Он даже не оглянулся. Вскочил на подножку медленно, неуклюже трогавшегося с места длинного «Икаруса» — и уехал.
А я, не успев даже произнести: «Погодите!» — остался стоять. И чувствовал я себя теперь виноватым. Перед этим моим знакомым незнакомцем. Перед множеством всех знакомых и незнакомых людей. Перед всей планетой. В жизни ты все время схватываешься с кем-то, с кем-то грызешься, борешься, пинаешься и толкаешься локтями, — до того ли тут, чтобы смотреть на чье-то там настроение, блюсти чьи-то чужие интересы. Ну, а если смотреть в корень, так все люди — не вчерашние ли младенцы и не такие же разве, как ты сам? Но ты не думаешь об этом. Скольких ты бьешь по лицу, скольким переходишь дорогу! Простейший пример тому: ты, протолкавшись, залез в автобус, а кто-то из-за тебя остался снаружи. Одно досадно: без этого жить ведь и невозможно. Потому что мы… мы — взрослые люди.
Своего незнакомца, дожившего до седых волос, но так и оставшегося ребенком в душе, я больше не видел. А если бы и увидел — прошел бы мимо, словно не узнал. Что толку узнавать? Ну, поздороваешься. Так от того почета ему не прибавится. Ну, попросишь прощения за опрометчивый свой поступок. Так ведь все равно сделанного не вернешь. Лучше забыть обо всем, будто ничего и не было.
И в самом деле, не прошло и недели, как все случившееся выветрилось из памяти. Только сыновья все никак не могут забыть этого человека. Понравится им какая-нибудь игрушка, обязательно услышишь, как они говорят друг другу: «Завтра наш дядя-родственник купит!» А те автоматы они так и не поломали. Все еще играют с ними. Дали ведь своему дяде-родственнику обещание.
1973
Перевод А. Курчаткина.
МАТЕРИ
Есть люди, получающие истинное удовольствие от дороги. В поезде или самолете они чувствуют себя все равно как в санатории, а шумный вокзал представляется им чем-то вроде волшебного базара, на котором совершенно бесплатно можно приобрести все, что пожелаешь. Ну, а для меня нет большей муки, чем ехать куда-то. Страдания начинаются с вызова такси. Придет оно вовремя или нет? Приходит. Садишься, едешь. Предположим, у тебя самолет. Значит, надо зарегистрироваться. Зарегистрировался. Теперь ждешь объявления на посадку. Полетишь в положенное время или нет? Полетел. Ну, а прилетишь в нужный город по расписанию или придется ночевать где-нибудь на полдороге? Допустим, прилетел по расписанию. Начинаются гостиничные проблемы. Ну, ладно, предположим даже, что и тут все в порядке. Но вот с делом покончено, надо возвращаться домой. Снова вызов такси, снова очередь… Снова… снова… А если поезд? И не говорите мне о нем! Здесь мучений в десять раз больше. Оглушающая суета вокзала. Толчея сотен бегущих, каждый в свою сторону, людей. В руках у тебя тяжелый чемодан. Пока идешь от одного конца состава до другого… Пока протолкаешься сквозь запруду таких же, как ты, к своему месту… Да не дай бог никому таких мук! Пройдешь через все это — и впредь заречешься ездить куда-либо. Но что делать, проходит месяц, год — и все это с тобой повторяется вновь. Ты досадуешь. И смиряешься.
И вот опять я был раздосадован подобными же обстоятельствами. Разумеется, и на этот раз вынужден был смириться. Единственное отличие ситуации от обычной состояло в том, что отправлялся в дорогу не я, а моя мать, приезжавшая из аула погостить у нас. Бабушка наших детей. Правда, хотя и бабушка, но вовсе еще не старая. Только что вышла на пенсию. Сложилась, как говорится, уже в советское время. В общем, старушка нынешнего века. Отсталость ее заключалась лишь в том, что она не могла ездить одна. По прибытии встречаешь ее. По отбытии провожаешь. И если не попадется в поезде кто знакомый, так надо суметь препоручить ее заботам хоть какого-нибудь пассажира с более или менее добрым лицом. Одним словом, не человек, а сплошные хлопоты. Хорошо бы, хоть понимала о доставляемых ею беспокойствах. Так ведь еще бог знает в чем и обвиняет! «Ой, — говорит, — аллах! Каким каменносердным уродился…» И еще, своей невестке, с которой она более открыта, чем со мной, потому что у них одна, женская доля: «Оказывается, мы ошибаемся, уча детей. Вон сын Олжабая, тракторист…» И, прицокивая языком, она рассказывает о героических деяниях этого сына Олжабая, тракториста. Он и сена родителям привезет, и топлива забросит, и не дом, а настоящий дворец из шести комнат, с зеленой крышей строит для них. Детей своих возле себя не держит. Все у его стариков пасутся… Послушаешь — так прямо какой-то богатырь из сказки. Тот самый Ожар, сын Олжабая, что учился вместе со мной, оставался в каждом классе на осень и так в конце концов не закончил десятилетки…