Владыко предпочел чай. За столом Иванов, читая мысли епископа, сказал без малейшего сомнения:
— Вижу, вы обеспокоены положением в православной церкви. Вы считаете, что причина нынешнего разброда кроются в общем положении страны.
— Несомненно, — ответил епископ и немного удивился: Иванов сказал то, что хотел он сам и теми же словами.
— Скажите, Николай Семенович, вы и впрямь считаете, что бедственное, катастрофическое состояние, в котором находится наша страна, есть кара Господня за грехи наши?
— Да, я и тогда вам говорил: это дело дьявольских рук антихристов.
— То есть масонов?
— Ну, я… так не сказал, — замялся епископ.
— Вы так подумали.
Владыка с удивлением уставился на Иванова: он действительно так подумал. А Иванов с твердой решимостью продолжал допрашивать:
— Тогда объясните мне, грешному, кто такие масоны?
— Это тайная организация, которая опутала сетью своих агентов весь мир. Она правит миром руками своих ставленников — президентов, министров, генералов. В масонских ложах встречается и ваш брат — художник. Ему создают рекламу через прессу, а она, мировая пресса, почти вся находится в руках масонов. Масонами были американские президенты Трумэн, Эйзенхауэр, Форд, Никсон, Картер. И Черчилль был масон, и Муссолини. Сила масонов, уважаемый Алексей Петрович, в глубокой конспирации. Тому, кто нарушит их тайну, грозит смерть.
— В таком случае спрашивается: зачем нужна тайна? Чтоб скрыть от народа свои преступные деяния? Так надо понимать?
— Совершенно верно. Русский патриот генерал Ермолов говорил о масонах: общество, имеющее цель полезную, не имеет необходимости быть тайным.
— А у нас, в России, есть масоны? — напрямую спросил Иванов.
— Были и есть, — с убежденностью ответил епископ. — На самом верху и во всех эшелонах власти. И все архитекторы и прорабы перестройки, несомненно, масоны.
— Вы имеете в виду Яковлева, Горбачева и Шеварднадзе?
— И не только их. Каждый второй член Политбюро был масоном. И работал на перестройку, во вред народу.
— Вы сказали, что среди нашего брата — художника были и есть масоны. А среди вашего брата — духовенства?
Прямой вопрос Иванова смутил епископа, он медлил с ответом, но Иванов не нуждался в ответе: он читал мысли епископа и спросил:
— Вы уверены?
— В чем? Что вы имеете в виду? — не понял епископ.
— Что патриарх масон, — выстрелил Иванов, глядя на владыку в упор.
— Я этого не сказал, — в замешательстве ответил владыка.
— Вы подумали.
В глазах епископа забегали огоньки смущения и растерянности. Алексей Петрович решил выручить его и продолжал:
— Может, в этом и есть причина всех неурядиц, которые вдруг появились в вашем «Хозяйстве»? — Он пристально смотрел на озадаченного епископа и, прочитав его мысли, сказал: — Да, в этом нет сомнения, Александр Мень был масон и сионист. Вы правы.
— Я этого не говорил, — дрогнувшим голосом произнес епископ. В глазах его застыл испуг.
— Да, да, вы не говорили, вы только так думаете, — с каким-то мальчишеским озорством сказал Иванов.
Но епископу Хрисанфу было не до озорства. Он с подозрением посмотрел на Алексея Петровича, потом, торопливо взглянув на часы, приглушенно молвил:
— Мне пора. Благодарю вас за чай, рад был повидаться. — И поспешно встал из-за стола.
— Да что же вы так быстро: мы и поговорить не успели, — сказал Иванов, и в голосе его прозвучали насмешливые нотки.
— Да о чем еще говорить, все уже говорено-переговорено. Только разговоры наши никак не влияют на жизнь. А она с каждым часом все хуже и хуже, и, похоже, недалек и конец. Мой оптимизм, Алексей Петрович, признаюсь вам, иссяк. Зло оказалось сильней добра, ложь победила правду. — С этими словами он протянул Иванову свою могучую руку, в которой Алексей Петрович ощутил дрожь. — Будьте здоровы. Супруге поклон.
Как только ушел епископ Хрисанф, Алексей Петрович почувствовал угрызения совести: зачем позволил такое мальчишество, похожее на хвастовство? Удивил поразил, даже напугал, демонстрируя свою способность читать чужие мысли, не удержался от соблазна. Конечно же, глупо и непростительно. И тем не менее он искал оправдание своему поступку. Вспомнил, как еще совсем недавно, и полгода не прошло с тех пор, в присутствии генерала Якубенко епископ Хрисанф защищал и патриарха, и Меня. Выходит, говорил одно, а думал совсем другое. Нехорошо, владыко, несолидно для вашего сана. Лицемерие — привилегия политиканов, дипломатов, руководителей разных рангов и прочих уголовников. «Если бы все люди могли читать мысли друг друга, из жизни исчезли б подлецы и подонки, сгинула бы ложь и торжествовала правда. А где правда, там и справедливость, — успокаивал себя Алексей Петрович.
А тем временем нечто подобное происходило и с Машей. В редакцию она вошла красным солнышком, сияя здоровым оптимизмом.
— Не спрашиваю, как провела выходные: все на лице написано, — с женской завистью сказала ответсекретарь, окинув Машу ревнивым взглядом.
— Зайди к главному, он тебя спрашивал.
Главный осмотрел Машу с головы до ног с некоторым удивлением, подумал: «Какая ж она… обалденная, преступно красивая». И не успел он произнести первое слово, как Маша парировала:
— Я не очень понимаю, Александр Александрович, что вы имеете в виду под словом «обалденная». Что же касается красоты, то вы тут заблуждаетесь: красота в отличие от уродства не бывает преступной.
После такой реплики редактор смотрел на Машу и в самом деле обалденно: как она могла узнать его мысли? Лицо его вспыхнуло румянцем смущения и недоумения. А она, довольная эффектом, со сдержанным торжеством нарушила неловкую паузу:
— Я слушаю вас, Александр Александрович.
— Вам, Мария Сергеевна, нужно встретиться с депутатом Верховного Совета, демократом, и взять у него интервью. Есть договоренность. Вот его телефон, назначайте встречу. Короче, он ждет вашего звонка.
— Интервью? Но о чем, что вас интересует?
— Решите сами. Поинтересуйтесь, что себе думают демократы, развалившие страну? На что надеются?
Маша понимала, что редактор еще не оправился от шока и торопится избавиться от нее. Она взяла бумажку с номером телефона депутата и, не говоря ни слова, повернулась к двери. Но не успела переступить порог, как редактор окликнул ее:
— Извините, Мария Сергеевна. Объясните, пожалуйста, — я же не сказал о преступной обалденной красоте.
— Вы подумали, — с игривой улыбкой ответила Маша.
— Это точно — я подумал. Но как вы догадались?
— Есть категории людей, Александр Александрович, у которых душа нараспашку, а у некоторых — они встречаются очень редко — мысли нараспашку. Вы относитесь к последним. Так сказать, феномен. Учтите — сотрудники редакции давно читают ваши мысли. Будьте осторожны. — И поспешила удалиться, оставив редактора в растерянности и недоумении.
Депутат-демократ встретил Машу с холодной любезностью, газету, которую она представляла, он не читал, но до встречи с журналисткой получил информацию от своих коллег, что газета в оппозиции к правительству, с ярко выраженным монархическим и церковным уклоном. Что ж, это даже любопытно, решил депутат, послушать, как патриоты собираются посадить на престол царя-батюшку и отдать попам воспитание молодого поколения. Естественно, разговор начала Маша.
— Как известно, вы, господин депутат, поддерживаете все преступные действия вашего антинародного правительства. — Депутат поморщился, но смолчал, решив выслушать до конца. — Вы знаете, что оккупационный режим Ельцина будет сметен волной народного гнева.
— Восстание голодных, безработных рабов, — с иронией вставил депутат. — Это мы уже слышали и читали.
— С падением правительства падете и вы лично. Вы об этом догадываетесь, — не обращая внимания на реплику депутата, с твердым спокойствием продолжала Маша. — У меня к вам один-единственный вопрос: задумываетесь ли вы об ответственности за все немыслимые злодеяния, которые вы — демократы — со своим правительством сотворили над великой державой? Ведь будет суд, страшный и праведный. Не Божий, а народный суд. «Рита мне говорила то же самое», — подумал депутат, и Маша в ту же секунду спросила: — Рита — это ваша жена?