Когда она выбрала пластинку «Девушка и смерть», ей хотелось подумать о Пьере, но вместо этого мысли вновь обратились к матери. Ее злость на Еву была такой сильной, что заглушила все печальные воспоминания. Майя вздохнула и посмотрела на свое слегка расплывшееся тело. Она чувствовала себя старой. Ей казалось, что под водой — всего лишь вялая плотская оболочка, уставшая и уже не способная испытывать никаких желаний. «Я просто тело, лишенное всяких чувств. Мне уже сорок четыре года! Я чувствую себя старой и молодой одновременно. Интересно, что я скажу, когда мне будет шестьдесят? То же самое? И до каких пор это будет продолжаться? Когда мы перестаем верить, что еще молоды?» Словно для того, чтобы разгладить и подтянуть кожу, Майя провела влажными руками по напряженному лицу.
— Я узнаю, что я старая, — произнесла она вслух, — в тот день, когда ни один мужской взгляд больше не задержится не только на моей груди, но даже на губах или просто на глазах. Ничей взгляд — ни мужа, ни любовника. Ни любого другого мужчины, встреченного мною на улице. Может быть, в тот день я пойму, что для меня начался обратный отсчет времени.
Пьер… Вспоминаешь ли ты иногда отель «Империал» в Вене? В те времена тебе нравилось заниматься со мной любовью, нравилось раскрывать лепестки моей плоти и проникать внутрь… Тебе никогда не надоедало мое тело. И наоборот — каждая клеточка твоего тела принадлежала мне, каждая из моих ласк была даром, приношением на алтарь оргазма. Мне нравилось ощущать твой член во рту, нравилось сжимать его в руках и слушать, как ты стонешь от наслаждения. Десять лет прошло! Целая вечность! Что же случилось, Пьер, из-за чего мы вдруг незаметно для самих себя приняли решение больше не иметь ничего общего — не спать на одних простынях, не соединять два тела в одно? Возможно ли, что сегодня ты для меня — лишь отец моих дочерей? Возможно ли, что наша пара вдруг распалась на два разных существа? Возможно ли, что я проведу в одиночестве все оставшиеся дни моей жизни, и ни один мужчина больше не захочет меня ласкать? И я больше никогда не прочту ни на одном мужском лице, даже изборожденном морщинами, желания обладать моим телом? Возможно ли, Пьер, что я стану обычной разведенной женщиной среди множества других и до конца своих дней буду думать: «я» вместо «мы»?
Майя замерзла. Мысли об одиноком будущем настолько выбили ее из колеи, что ей показалось, будто она тонет в холодной воде ванны. Она уже сожалела о том, что выбрала бремя одиночества вместо спокойной семейной жизни, осененной скукой и безразличием. Еще она мельком подумала: почему Пьер так легко согласился на ее предложение жить раздельно? Ради той любви, которой они больше не чувствовали? Действительно ради этого?
Позже она отправилась в деревню на малолитражке — такой же устаревшей, как проигрыватель «Эра». Каждое лето она обещала дочерям, что избавится от машины, как только та перестанет ездить. На самом деле у Майи никогда не хватило бы духа расстаться с ней. В Сариетт ее называли «хипповской машиной», и она уже стала привычной, как часть пейзажа. Когда они обосновались в Ашбери, Ева раскрасила машину в фиолетовый цвет с психоделическими разводами. Стойко сопротивлявшаяся всем превратностям климата, малолитражка была таким же обломком семидесятых, как страх перед жизнью и нахальство молодых, потрясавших основы буржуазного общества.
Днем, когда Майя проходила по извилистой садовой тропинке, ей показалось, что она слышит приглушенные жалобы изнемогающих без воды растений. Она решила вечером, когда автоматическая поливальная установка отключится, полить цветы вокруг беседки. Ей нравилось слушать, как шуршит ползущий по земле шланг и водяная струя глухо барабанит по листьям. Нравилось ощущать, как от свежей влажной земли поднимаются испарения — их запах был таким умиротворяющим.
В местном кафе уже сидели Киска, Мишель и вся компания Мориса — друзья детства. Однако по отношению к себе Майя заметила какую-то скованность — они словно стеснялись при ней веселиться. Ей даже показалось, что Морис быстро взглянул на нее и тут же отвел взгляд, прежде чем ее обнять. Новость о ее расставании с мужем распространилась со скоростью песчаной бури. Но, когда Эжен, хозяин кафе, предложил выпить по стаканчику в честь приезда Майи, барьер был сломан. Языки развязались, все принялись шутить, потом закурили. Понемногу стемнело.
Глава 4
— ЕВА! Это я, Майя!
— Как поживаешь, дочурка?
— Хорошо. А ты?
Майя знала, что мать сейчас начнет жаловаться.
— Мне слишком одиноко.