— Они вас морят голодом…
Едва заметный намек на улыбку возник на ее губах, но больше девушка ничем не показала, что слышала его. А старая карга позади снова подтолкнула ее:
— Теперь никаких молодых петушков для тебя, твое высочество! Придется пальчиком поработать. Давай шагай!
Девушка ушла по палубе дальше.
— Позволь дать тебе один совет, юноша, — произнес у плеча Джима эконом. — Не пытайся как-то связаться с этими шлюхами. Это самая прямая дорога в ад.
Джим изобразил усмешку:
— Я храбрый человек, но не дурак.
Он протянул руку, и эконом отсчитал в его ладонь восемь серебряных монет. Джим перекинул ногу через поручень:
— Завтра я привезу тебе лодку овощей. А потом, может быть, мы сможем вместе сойти на берег и выпить грога в какой-нибудь таверне.
Спрыгивая в ялик, Джим пробормотал:
— Или я сверну тебе шею и выдерну жирные ноги.
Он занял свое место у руля.
— Отходим, поднимая парус! — крикнул он Заме, разворачивая ялик к ветру.
Они проскользнули вдоль борта «Чайки». Крышки бойниц были сдвинуты, чтобы впускать свет и воздух на оружейную палубу. Джим заглянул в ближайшую бойницу, когда они поравнялись с ней. Битком набитая людьми, зловонная оружейная палуба являла собой настоящую картину ада, а вонь оттуда шла такая, как из свинарника или выгребной ямы. Сотни человеческих существ, загнанных в это низкое, узкое пространство, находились там долгие месяцы без какой-либо помощи.
Джим с трудом отвел взгляд от бойницы и посмотрел вверх, на поручни корабля над своей головой. Он все еще высматривал ту девушку, но понимал, что будет разочарован. И вдруг его сердце подпрыгнуло: сверху на него смотрели те самые невероятно синие глаза. Девушка в ряду осужденных женщин медленно шла вдоль поручней невдалеке от носа корабля.
— Твое имя? Как тебя зовут? — мгновенно крикнул Джим.
В это мгновение для него стало самым важным в мире только это — услышать ее имя.
Ответ девушки прозвучал на ветру едва слышно, однако Джим прочитал по ее губам:
— Луиза…
— Я вернусь, Луиза! Держись! — отчаянно прокричал Джим.
Она смотрела на него, и на ее лице ничего не отражалось. А потом Джим совершил еще кое-что, еще более отчаянное. Он понимал, что это безумие, но она ведь умирала от голода… Он схватил красного тупорыла, которого придержал и не продал вместе с остальным уловом. Рыба весила не меньше десяти фунтов, однако Джим легко швырнул ее вверх. Луиза протянула руки и поймала рыбину с голодным, отчаянным видом. Старая уродина, шедшая следом за девушкой, дернулась вперед и попыталась вырвать рыбу. И тут же еще три женщины присоединились к схватке, дерясь за рыбу, как стая волчиц. Потом к свалке ринулся надзиратель и начал хлестать веревочным узловатым кнутом визжащих женщин. Джим отвернулся, чувствуя тошноту, его сердце разрывалось от жалости и еще какого-то чувства, которого он не понимал, потому что никогда прежде не испытывал.
Ялик пошел дальше. Трое юношей угрюмо молчали, но каждые несколько минут Джим оборачивался и смотрел на тюремный корабль.
— Ты ничем не можешь ей помочь, — сказал наконец Мансур. — Забудь об этом, кузен. До нее тебе не дотянуться.
Лицо Джима потемнело от гнева и разочарования.
— Так ли? Тебе кажется, что ты все знаешь, Мансур Кортни. Но посмотрим. Посмотрим!
На берегу впереди один из конюхов держал взнузданных мулов, готовый помочь вытащить ялик на берег.
— Что вы сидите, как пара жирных бакланов на скале? Спускайте парус! — рявкнул Джим на своих спутников, пылая бесформенным, бесцельным гневом, что продолжал его жечь.
Они остановились на дальней линии прибоя, подняв весла и выжидая подходящую волну. Когда Джим увидел, что она приближается, он закричал:
— Вот, годится! Все вместе! Разом!
Волна подкатилась под корму, а потом они внезапно и опьяняюще взлетели на ее зеленый гребень и в брызгах пены понеслись к берегу. Волна подняла их высоко, а потом откатилась назад, оставив их на мелководье. Юноши выскочили из ялика, и, когда конюх примчался с упряжкой мулов, они потащили ялик на берег, подталкивая его, помогая животным, чтобы лодка оказалась намного выше предельной отметки прилива.
— Эта упряжка снова мне понадобится завтра утром, — сказал Джим конюху. — Держи ее наготове.